Сергей Комаров - Либералия. Взгляд из Вселенной. Потерянный дом

Моя жизнь типична для жизни большинства окружающих меня людей, моих сверстников. Но разница всё же есть. Прожив её чуть ли ни до конца, и выйдя на пенсию, я увидел её совсем другими глазами, не человеческими, а природными, физическими, но не конкретно именно свою жизнь, это одновременно банально и недостижимо, а жизнь мироздания в целости его, что гораздо проще, а свою – лишь, как его крохотную трудно различимую частицу. И от того на пенсии, когда человеку, что и остаётся, так это только поговорить с другими людьми где-нибудь на лавке посреди двора, оказалось, что поговорить-то мне и не с кем, и мне приходится разговаривать с безмолвным компьютером, который один только и способен слышать меня, не раздражаясь. И прежде, чем повести вас за собой по моему жизненному пути, хочу предварительно пожелать вам здоровья и терпимости, без которого вам не дотянуть.

Человек я более из прошлого, чем из настоящего и будущего, из тех остатков, которые ещё копошатся в этой жизни и путаются у вас под ногами. Фактически я есть история, которая сейчас мало кого из молодых людей интересует, как она не интересовала когда-то и меня.

Всю свою жизнь я прожил «Иваном, не помнящим родства». Я не знал и не интересовался ни историей своей страны и её народа, ни своей родословной, и ни ничем, что ни наступало мне прямо на больную мозоль и что ни требовал сегодняшний день. Никуда, особенно, не стремился, ничего особенного не хотел, кроме того, что хотел конкретно, и что хотели другие люди из моего ближайшего окружения. Жил без руля и без ветрил, в единстве со временем, народом и страной.

Вам, наверное, моё подобное откровение может показаться странным, и не очень располагающим к себе. Но я выложил это перед вами, всё как на духу, ибо лукавство и натуре моей не свойственно, и бессмысленно – я ж просить у вас ничего не собираюсь. Видимо, я просто не был личностью, я был частичкой масс, а массы не любят вылезать из себя же, чтобы не засветиться. Высовываются лишь одни личности, которым за это потом от масс часто и влетает.

Мне не приходилось делать собственного серьёзного выбора, как путнику у вещего камня: направо пойдёшь…, на лево пойдёшь… Всё само за меня выбиралось естественным путём. И родили меня, не спрашивая, а хочу ли я этого, и место моего жительства родители вбирали без меня, и школу, и всё остальное. Жил нормально в трудах и заботах, как живут не только люди, а и весь растительный и животный мир.

Скажете, а причём тут трава, деревья или лошади с быками? А при том, что и они трудятся от зари и до зари, добывают нам хлеб, не приседая ни на минуту, только делают всё это молча, без излишней суеты и с достоинством.

Жил я честно, не придавая и не изменяя, не прячась за чужие спины, а наоборот, выходя вперёд, подставляя свою грудь, но и не получая ударов в собственную спину, как получают те, кто вперёд вырывается уж слишком сильно и раздражающе для отставших. А такое возможно лишь тогда, когда человек выставляет свою грудь вперёд умеренно, не переусердствуя, не теряя рассудка, и не оголяя спину перед всем миром. Во многом мной управляли стадные инстинкты, согласно которым травоядные животные, защищая стадо от хищников, стараются не отрываться от него далеко, чтобы самим ни оказаться лёгкой для хищника добычей. Хищники это хорошо знают и стараются отбить от стада или выманить сильно ретивого защитника.

Вспомнил, как, будучи в подростковом возрасте, как-то вечером, когда на улице было уже темно, я подходил к знакомой подворотне, ведущей в тот самый двор, где прошло моё детство, и где такие же, как и я, пацаны собирались в стайки, ища потом достойные для себя забавы любого толка. Но, конечно же, это не были шахматы, а больше Бура, Сека и Очко. И мне навстречу вдруг вышли мои «друзья» в сопровождении двух милиционеров. Их было человек 15—20, и они были крайне возбуждены.

Бежать никто и не пытался, ибо милиция знала всех хулиганов в своём районе, как собственных детей, и я ни сколько ни мешкая, и ничего плохого не подозревая, примкнул к своей же стае. Как оказалось, они содеяли очередное хулиганство, ибо дворовые стайки пацанов другими делами, не считая карт, и не занимались.

У меня рано умер отец. Мать, работая бухгалтером в РОНО, что была одной из наиболее низкооплачиваемой работ, и с трудом зарабатывала нам на пропитание, находясь постоянно на работе. А потому бояться мне из родителей было некого. А когда уже в милиции начался опрос задержанных, я понял, что надо от ребят отмазываться и рассказал, что примкнул к этой группе только сейчас перед входом в милицию, которая находилась рядом с нашей подворотней, и был милостиво отпущен. Всем же остальным был оформлен привод в милицию. А это означает, что если я и был дураком, то не совсем уж и круглым.