Матвей Бронштейн - Солнечное вещество и другие повести, а также Жизнь и судьба Матвея Бронштейна и Лидии Чуковской [сборник]

Шершавый слог говорит о состоянии автора. Лидия Корнеевна, увидевшая копию письма лишь после его отправки, считала, что именно оно привело к аресту Мити четыре месяца спустя. Рассекреченные архивы побуждают думать, что искать причины конкретного ареста в 1937 году имеет не больше смысла, чем пытаться понять, почему камнепад в горах убил одного и пощадил другого рядом с ним. Имеет смысл понять причины самого камнепада.

Волнует меня не разгадка Митиного ареста, а загадка книги о Галилее, над которой он работал.

Книга эта стала бы не просто очередной его научно-художественной повестью. Для предыдущих повестей он брал сюжеты из физики экспериментальной, а Галилей – и теоретик, и экспериментатор, а главное, изобретатель новой, современной физики. Это сочетание дает возможность объяснить саму суть великого изобретения, с которого началась эпоха современной науки.

Все, вероятно, слышали историю о том, как Галилей забирался на башню, бросал сверху шары из разного материала и видел, что, вопреки Аристотелю, шары достигают земли почти одновременно. И тут же якобы сформулировал свой знаменитый закон свободного падения, согласно которому в пустоте все тела падают совершенно одинаково – с равным ускорением.

Четыре века спустя эту сценку изобразил Андрей Сахаров на листе с тезисами своего доклада по космологии.

Бронштейн в своей книге наверняка объяснил бы, что это всего лишь легенда, что Галилей шары с Пизанской башни не бросал, а придумал опыты, хоть и не столь зрелищные, но гораздо более убедительные, наблюдая колебания маятников и движение по наклонной плоскости. Рассказал бы, что именно Галилей изобрел новый метод поиска научной истины: изобретая странные, на первый взгляд нелогичные и даже абсурдные понятия для описания явлений природы, задавать ей своими опытами вопросы, а полученные ответы выражать на языке математики.

Думаю, что Бронштейн объяснил бы также, как галилеевский закон свободного падения помог Ньютону построить механику движения тел земных и небесных. И как два с половиной века спустя в законе Галилея Эйнштейн разглядел искривленное пространство-время. А быть может, рассказал бы и о том, как свойство гравитации, открытое Галилеем, завязало узел квантовой гравитации – узел, обнаруженный Бронштейном. И не развязанный до сих пор.

В тридцатые годы теория квантовой гравитации не была нужна ни в каком практическом смысле. Теоретики занимались физикой атомов и молекул, металлов и полупроводников. Затем в центре внимания оказалась ядерная физика с ее военно-практическими и глобально-политическими приложениями. Из-за этих приложений физика стала “большой наукой”, число теоретиков быстро росло. К 1970-м годам задач им стало не хватать. Тогда-то и взялись за проблемы гравитации.

С тех пор изданы сотни книг о квантовой гравитации, опубликованы многие тысячи статей, но проблема не поддается. Можно ли думать, что Бронштейн, проживи он дольше, нашел бы путь к решению? Можно, если вспомнить, как по-разному рождались теория относительности в 1905 году и теория гравитации Эйнштейна в 1915-м.

По мнению самого Эйнштейна, с которым согласны историки, теория относительности появилась бы и без его участия. Возможно, на пару лет позже. Опыты со светом и с быстрыми электронами требовали теоретического объяснения. Потенциальные его авторы – Х. Лоренц и А. Пуанкаре – фактически “подставили плечи” Эйнштейну.

Теория гравитации рождалась совершенно иначе. Главной причиной, побуждающей глубоко задуматься, служило чисто теоретическое противоречие между законом тяготения Ньютона и предельностью скорости света. Эйнштейн нашел путь к преодолению этого противоречия, опираясь на галилеевский закон свободного падения и уже признанную теорию относительности. Но за восемь лет движения по этому пути к новой теории гравитации никто из коллег-физиков к нему не присоединился. Слишком крутым и обрывистым выглядел этот путь в их глазах: не путь, а какая-то воображаемая тропинка. Трудно сказать, как развивалась бы физика, если бы Эйнштейн исчез в тридцатилетнем возрасте, но вполне вероятно, что новая теория гравитации не возникла бы до наших дней.

Что, если Матвей Бронштейн в последние месяцы жизни, в тюремной камере, нашел путь к теории квантовой гравитации? Ведь творческая мысль была единственным болеутоляющим средством в его распоряжении. Однако, если он и нашел решение, нам этого не узнать. Проблему пространства-времени в квантовой гравитации он оставил физикам будущего.