Матвей Бронштейн - Солнечное вещество и другие повести, а также Жизнь и судьба Матвея Бронштейна и Лидии Чуковской [сборник]

Лидия Корнеевна сообщила мне об этом, задыхаясь. Она болела воспалением легких и не могла подняться с кровати: “Какая беда! Могу получить весточку от Мити, но нет сил…”

Встретиться с нежданным вестником было доверено мне. В свои восемьдесят пять он выглядел удивительно бодрым. Показал свою недавно изданную книгу по металлургии, упомянул, что на днях вернулся из командировки на Урал.

А в 37-м он, азартный работник, преданный советской власти, работал инженером на Кировском заводе. Арестовали его 4 декабря. Ошарашенный, он очутился в камере, рассчитанной царскими жандармами на шестнадцать человек. Советские жандармы затолкали туда в десять раз больше. На топчанах, опускавшихся на ночь, поместиться могли немногие. Те, до кого очередь не дошла, спали на полу, новички – рядом с парашей.

Из полутора сотен сокамерников он запомнил нескольких. Актер МХАТ, впоследствии сыгравший Сталина. Железнодорожник, не расстрелянный из-за тюремной описки в отчестве. И физик-теоретик.

В камере не обсуждали обвинения, выдуманные следователем. Укрываясь от абсурда, узники – если были силы – говорили о человеческом: о работе, о литературе, о кино. Устраивали лекции. Матвея Петровича за рассказ о теории относительности наградили аплодисментами.

Великина поразило, что физик, которого он только что посвятил в тонкости металлургического производства, тут же объяснил ему смысл технологии выплавки трансформаторной стали. Другому сокамернику, который изобрел некое приспособление к пушке, растолковал научную суть его же изобретения.

Профессия физика-теоретика – доходить до сути.

То, что рассказал вестник из 37-го, убедило Лидию Корнеевну, что речь идет о Мите…

Она хотела узнать, где его могила. Ее желания я не разделял. Сколько жертв безымянно хранит мерзлая земля Колымы?! И что почетнее – братство погибших, оставшихся без погребения, или огражденный участок на кладбище?

Один ученый читатель книги о Бронштейне похвалил меня: “Вы создали отличный памятник”. Я огорчился: памятники – гранитные или книжные – не мое дело. Мое – воскрешать человека, которого так не хватает!

Знакомых с моими работами об Андрее Сахарове может удивить, кого я считаю своим пожизненно-главным героем. Однако написать биографию академика, отца советской водородной бомбы и лауреата Нобелевской премии мира нашлось бы кому и без меня. А вот жизнеописание молодого физика, не успевшего стать академиком… В книге 1990 года выражена благодарность двадцати двум свидетелям-очевидцам. Никого из них уже нет в живых, и насколько ярче были их воспоминания, чем удалось передать в книге, известно теперь лишь мне.

Моих героев – всемирно знаменитого и почти неизвестного – связывает не только физика. Именно от Лидии Корнеевны я впервые узнал о Сахарове вне физики, помимо западных радиоголосов и организованного гнева советских газет.

Ее рассказы о непутевом академике подсказали острый вопрос: как в академическом центре чистой науки такие чистые люди, как Сахаров, изобретали водородную бомбу? По воле Сталина и под присмотром Берии.

Конец советской власти позволил искать ответ на этот вопрос в переплетении реальных событий, а не в мистическом союзе добра и зла. Российская академия наук, увы, отказалась поддержать такое расследование. А пару месяцев спустя Институт истории науки в заокеанском Бостоне согласился, хоть проект и был изложен на корявом английском. И я уехал туда.

Лидия Корнеевна восприняла это с грустью и даже с обидой. Я был не первым, кто оставлял ее ради свободы творчества, воссоединения семьи и прочих благих целей. Ее отношение к отъезжающим изменилось лишь после того, как в 1994 году под ее окнами по Тверской прошла демонстрация с портретами Сталина. Граждане свободной России несли ненавистные ей иконы душегубца. Это было слишком. Свидетельство о смерти мужа ей выдали в ЗАГСе, где еще висел огромный портрет Вождя. В графе “причина смерти” стоял прочерк. Но она знала, что причиной был тот, кто смотрел со стены.

В том же 1994 году, вдали от российских демонстраций, вышла книга о Бронштейне в английском переводе. Я послал экземпляр Лидии Корнеевне. Она отозвалась:

Какой подарок Вы мне сделали – какой прекрасный и какой внезапный. Мы с Люшей хлопали в ладоши от радости. Издана книга весьма изящно, со вкусом. Судить о переводе не берусь, но фотографии все, кроме одной ( “ цыганка ” ), – отличные. Отлично удались три мои любимые…