Сергей Снегов - Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

Из института друзья вышли вместе. С тем же упорством валил снег, добавился еще и ветер. Алиханов спрятал лицо в воротник и пробурчал:

— Как до сих пор не подцепил грипп? Погода — ужас!

А Курчатов вдруг ощутил, что и насморк пропал, и глаза на ветру не слезятся, и чихать не хочется. Упрямо наседавший грипп отступил перед напором переживаний этого дня.

И раньше он не мог посетовать на вялость сотрудников. Но что было приемлемым вчера, сегодня стало недопустимым. Он восклицал, едва переступив порог: «Физкультпривет! Открытия есть?» Вопрос задавался с улыбкой, но звучал приказом — должны быть! В лаборатории разучились ходить — от прибора к прибору мчались, даже из комнаты в комнату перебегали. Сам он, высокий, длинноногий, двигался так быстро, что поспеть за ним можно было лишь бегом. Как-то вечером усталые экспериментаторы, проработав одиннадцать часов, запросились домой. Курчатов рассердился:

— В мире дикая гонка экспериментов. Мы опоздали на месяц. Как вы собираетесь преодолевать отставание?

В институте было заведено, что иностранные журналы поступают к Иоффе, он подписывает на статьях, кому их прочесть. Теперь раньше директора за журналы хватался Курчатов. Он ждал вестей из Парижа. Фредерик Жолио в последние годы не печатал крупных работ. Он строил первый французский циклотрон, читал лекции, выступал на митингах против фашизма. Курчатов предчувствовал — Жолио не может не откликнуться на новые события в науке, одним из создателей которой он был.

И когда пришли французские журналы, стало ясно, что и Жолио захватило деление урана. 30 января 1939 года он сообщил, что обнаружил развал не только урана, но и тория и что осколки разлетаются с огромными энергиями. А в мартовском «Нейчур» Жолио с Халбаном и Коварски писали, что наблюдали при делении и вторичные нейтроны, правда, еще не знают, сколько их. Они обещали выяснить и этот вопрос — ставили заявочный столб на еще не разработанном участке.

Курчатов с журналом пошел к Флерову и Русинову. Подготовка к эксперименту шла в лихорадочном темпе. Лаборанты чистили пластинки кадмия, смешивали порошкообразный кадмий с бором, готовили парафиновый блок — сосуд для азотнокислого урана. Русинов закреплял в другом парафиновом блоке источник нейтронов. Флеров то присоединял, то отсоединял ионизационную камеру от усилителя — она служила индикатором вторичных нейтронов, от ее чувствительности зависела удача опыта.

— Открытий нет, — без улыбки установил Курчатов.

Голос его звучал так странно, что Флеров оторвался от ионизационной камеры, а лаборанты перестали уминать парафин.

— Будут, Игорь Васильевич, не торопите! — проворчал Русинов.

— А у французов уже есть! — Курчатов развернул на столе оба журнала.

Русинов и Флеров склонились над страницами. Оба физика молчали. Все было ясно. Жолио включился в гонку экспериментов и сразу же вырвался в лидеры. Пока в Ленинграде лишь готовятся искать вторичные нейтроны, Жолио успел найти их и сообщить об этом.

— Напрасная наша работа! — сказал один.

Другой поддержал:

— Открывать уже открытое!..

— Нет! — сказал Курчатов. Он ждал такого вывода. Дело было слишком важным, чтобы разрешить хоть кратковременный упадок духа. — Вторичные нейтроны обнаружены качественно, а не количественно. Сколько их на один акт деления? На этот важнейший вопрос Жолио не ответил. Он торопился оповестить об открытии вторичных нейтронов, это ему удалось. Наша цель теперь — установить их количество. И если их много — экспериментально пустить цепную реакцию.

Он добился своего — оба повеселели.

Подготовка опыта велась с прежней энергией. Он не мог предсказать результат, но предугадывал его. Приближался переворот в науке, а затем и в технике. Кто первым осуществит цепную урановую реакцию? Он с помощниками? Жолио, ставящий сейчас аналогичный опыт со всем своим непревзойденным искусством? Фриш в Копенгагене? Ферми в Нью-Йорке, куда он бежал недавно из Италии? Кто будет первооткрывателем не так уж существенно! Для человечества важен результат, а не фамилия. Достаточно ли вторичных нейтронов, чтобы возбудить цепную реакцию, — вот вопрос вопросов. Курчатов ловил себя на том, что ожидает свежих журналов из-за рубежа с таким же нетерпением, как и открытий от своих помощников.

— Да или нет? Ты знаешь, я теперь понимаю муку гамлетовского вопроса, — сказал он брату. — Быть или не быть освобождению внутриядерной энергии? А кто даст правильный ответ — какое значение! — Он лукаво усмехнулся, глаза его заблестели. — Лучше, если мы… Но главное — поскорей! Ожидание терзает.