Сергей Снегов - Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

— Действуйте! — сказал Курчатов, убедившись, что с бегом по коридору покончено.

Флеров пошел в Радиевый институт за источником нейтронов.

Здесь, в сейфе, в сосуде, где в растворе хранился грамм радия, накопилось достаточно газообразного радона, чтобы наполнить им несколько ампулок. Пока ртутные насосы перекачивали радон, Флеров разговорился с сотрудниками физического отдела Исаем Гуревичем и Константином Петржаком. Гуревич изучал замедление нейтронов, его исследованиями тоже руководил Курчатов. Стажер высказал возникшие тут же идеи касательно замедления нейтронов. Идеи были единственным, на нехватку чего он не мог пожаловаться. Зато когда Гуревич, заметив, как импульсивно срывается с места дипломант, высказал опасение, что у него все горит в руках, а для стекла это плохо, Флеров смущенно признался:

— Не столько горит, сколько ломается. Но источник нейтронов я не сломаю, скорее сам разобьюсь.

А Петржак припомнил, как руководил его дипломной работой тот же Курчатов. Петржак конструировал прибор Винн-Вильямса. Дело было нелегкое, а Курчатов все умножал задания и требовал немедленного отчета в их выполнении. Как-то в полночь он поставил новое задание и велел:

«Кончив, зайди продемонстрировать результат».

«Да я раньше трех часов не управлюсь!» — огрызнулся Петржак.

«Отлично! Вот в три и приходи».

Петржак выполнил задание чуть позже и отправился будить руководителя. Курчатов посмотрел на часы, проверил выполнение и похвалил:

«Молодец, уложился в срок. Иди отдыхай. Утром продолжим работу».

— А на дворе светало, — с усмешкой вспоминал Петржак. — Я, естественно, возвратился в лабораторию. Вот так он руководит. Себя не пожалеет, но и тебе пощады не даст, пока не получишь результата.

Петржак о «результате» мог говорить с удовлетворением. Его аппарат помог исследовать распад тория, а это было важно для определения возраста Земли. Сам Хлопин докладывал на международном конгрессе геологов о константах распада тория, установленных с помощью аппаратуры Петржака. Физик получил за дипломную работу всесоюзную премию. Сейчас он изучал радиоактивные изотопы самария. Работа была как работа — можно ограничиться служебными часами. Да и руководил ею не Курчатов. Никто не требовал ни бессонных ночей, ни докладов перед рассветом. Петржак грустно покачал головой, сообщая, что все теперь идет нормально.

Дипломная работа Флерова «Резонансное поглощение нейтронов кадмием и ртутью» удалась на славу. Факты были найдены впечатляющие: кадмий просто пожирал нейтроны, из ста частиц лишь одна проскальзывала сквозь кадмиевую пластинку. «Бездонная яма, а не фильтр!» — сказал кто-то удивленно. Удивление было равнозначно уважению. Флеров вынимал из кармана, с наслаждением перечитывал диплом. Плотная книжица устанавливала, что армия физиков увеличивалась еще на одного квалифицированного специалиста.;

— Теперь куда? — деловито поинтересовался Давиденко. — Смотри не прогадай с местом работы.

— Куда пошлют! — беззаботно ответил приятель. — Физика везде одна.

Втайне он надеялся, что оставят в Физтехе. Давиденко уже работал там по полупроводникам с Анной Васильевной, женой Иоффе. Почти весь выпуск курса остался в Ленинграде: Коля Федоренко пошел к Арцимовичу, Сережа Никитин — к Алиханову, Толя Регель — к Иоффе.

На другой день, обескураженный, Флеров вертел в, руках направление в Харьков. Поразмыслив, он успокоился. Всем известно, что в УФТИ складывается мощный центр физической науки. Там ядерщики в почете. И там он получит квартиру, приличную зарплату!

В Харькове заместитель директора УФТИ — им недавно стал Латышев — пообещал новому сотруднику интереснейшую работу, но предупредил, что о квартире пока и не мечтать, квартир сотрудники ждут по три года. Койку в общежитии обеспечат, это в границах возможного.

— Поговорите с Тимошуком и Голобородько. Они занимаются нейтронами. А потянет на высоковольтные установки, милости просим, Вальтеру и Синельникову люди нужны. Завтра возвращается Александр Ильич Лейпунский. Потолкуйте с ним.

Флеров вошел в большую комнату. Вдоль стен стояли деревянные стойки, на них собирали и налаживали приборы. Ни беготни, ни шумных разговоров, ни песен за работой, ни споров, к которым он привык в Ленинграде. Работали старательно, без спешки. По комнате ходил человек в белых, но сильно запачканных брюках. Он подал Флерову руку:

— Голобородько. Тимофей Архипович. Ты из Ленинграда? Нейтроны, говоришь? Мне подойдет. Поработаем вместе. Но не неволю. С Митей Тимошуком поговори, у него работенка еще интересней. — Он уловил удивленный взгляд Флерова, брошенный на его брюки, и вдруг рассердился: — Чего засматриваешься? Думаешь, у тебя чище? Темные, не видно, что налипло, а еще погрязней моих. Работа не кабинетная! Вы по скольку одежду таскаете? — язвительно поинтересовался он, переходя на «вы». — По году, по два, так? А я в мае надеваю, шестого ноября выбрасываю. Твердый полугодовой цикл. Скоро подойдет дата, буду в новеньком щеголять — загляденье!