Анатолий Ахутин - История принципов физического эксперимента от античности до XVII века

Как правило, этот момент «идейного» преобразования не включается в анализ формирования теоретического понятия, а это сильно сужает проблему эксперимента. Кажется, что понятие, схематизированное в идеальном образе, есть все, что объективно можно сказать о предмете. Все остальные характеристики предмета случайны или субъективны, они относятся не к самой сути дела, а к условиям и обстоятельствам. Но это только одна сторона дела, которую и выделить-то в реальной научной деятельности можно лишь условно. Однако в истории науки можно указать периоды и целые эпохи (в особенности это относится к древности), когда господствует именно это движение мысли: идеализованный объект есть идеальный предмет, предмет, взятый в объективно истинном виде, в форме, свободной от случайных для предмета привнесений эмпирического окружения. Процесс теоретического размышления устремлен к завершению в истинном созерцании, иначе говоря, в созерцании истинного предмета.

Самостоятельная экспериментальная деятельность выступает на первый план и занимает положение, равноправное с теоретическим мышлением, там, где отчетливо обнаруживается противоположное движение, и теоретическое мышление само отличает себя (в качестве абстрагирующего, идеализирующего) от содержательного, конкретного, чувственного предмета, с которым ученый снова и снова вступает в контакт в эксперименте. Если в первом движении идея истины, в свете которой теоретически постигался предмет, представляется по сути своей идеей полноты, цельности, актуальности, а исходный чувственный предмет кажется единичным и случайным, то в противодвижении научной мысли исходным предметом сомнения и критики выступает именно идея познания. Теоретическое мышление обнаруживает свою условность в том, что находит в своем содержательном идеале, вообще говоря, искусственные (случайные для исследуемого предмета) ограничения (условия идеализации), неправомерные при ближайшем рассмотрении постулаты, непродуманные (субъективно выбранные) предпосылки. Теоретик находит, что идеал, в свете которого строилась вся его познавательная работа, исторически ограничен и может быть в целом подвергнут пересмотру.

Наука Нового времени потому в действительности является по сравнению с древней наукой существенно экспериментальной, что она явным образом включает в свое познавательное отношение принцип фундаментальной самокритики, т. е. требование критики тех основоположений, которые формируют идеал познания и задают условия предметной идеализации. Именно поэтому феномен предмета в его чувственно-природной противоположности идеальному объекту (предмету теоретического анализа) не исчезает из поля зрения теоретика и служит как бы постоянным memento mori любой теоретической истины. Когда теоретическое мышление строится с внутренним сознанием своей принципиальной обусловленности (предпосылочности) и возможности иных условий идеализации, иной формы теоретического познания, эксперимент, и именно чувственно-предметный эксперимент, становится его конститутивным принципом.

Историки науки часто указывают на то, что наука Нового времени началась, когда ученые заменили схоластическую аргументацию ex verbum — от слов — аргументацией ex res — от вещей. Смысл этого события, однако, становится яснее, если эту историческую ситуацию рассмотреть подробнее. Для нее как раз характерно сосуществование множества возможных теоретических идеалов. К этому времени средневековый аристотелизм распался на несколько полемически настроенных друг к другу школ. Наряду с этим трудами гуманистов, механиков и математиков были воспроизведены забытые формы античной научной культуры. Ощутимо уже давал о себе знать дух нового механико-математического подхода к природе. Весь этот мир, кроме того, находился в постоянном интенсивном общении; идеалы научного знания сталкивались, сопоставлялись, преобразовывались. Именно в эту эпоху звучит призыв Ф. Бэкона вернуться к вещам самим по себе. Он поносит надменность самостийного ума, постоянно впадающего в иллюзии. Он требует от мышления смиренного внимания к тому, что бесконечно превосходит все умствования и идеалы,— к природе в ее первозданной самобытности. В споре теоретиков как будто бы должна взять слово и высказаться сама природа.

Правда, в этом прилежном исследовании природы вещей мы не должны обманываться случайными, несущественными, только запутывающими разум частностями. В потемках природы надо сначала зажечь факел разума. Надо стремиться к объективности, всеобщности...— иными словами, теоретичности знания. Круг замыкается, и мы снова у исходного пункта. Возвращение к природе на деле оказалось лишь переходом к новому идеалу.