Снегов Снегов - Прометей раскованный

И ещё меньше способен был догадаться, что вся устоявшаяся ориентация «римской школы» может внезапно круто перемениться, её высокий покровитель — декан физического факультета, профессор и сенатор Орсо Марио Корбино. Это он, толстый, живой, доброжелательный сицилианец Корбино, десять лет назад угадал в застенчивом юнце задатки научного гения и буквально в пух и прах расшибался, чтоб перетащить Ферми в Рим, облечь его в профессорскую мантию и обеспечить молодого профессора толковыми ассистентами, этими самыми Разетти, Сегре и Амальди, а после того, как проблема ассистентов была решена,— и студентами, что было ещё труднее, ибо вначале на четырёх преподавателей теоретической физики приходилось всего два ученика. И это он, пламенный южанин Корбино, с восторгом встречал каждую статью своих «мальчуганов», иначе он их и не называл, и горячо доказывал всем, кто его слушал — а Орсо Марио Корбино умел заставить себя слушать,— что к Италии возвращается авторитет мирового центра физической науки, утраченный со времён печальной памяти процесса над Галилеем, и что возрождение былой итальянской научной славы дело рук его «мальчуганов», его «папы» Ферми с «кардиналами» и «василисками».

— Что нового? — поинтересовался Ферми у своих помощников, когда появился в университете.

Новости в Риме были такие: погода весь январь стояла отвратительная, «дуче Муссолини» произнёс очередную свирепую речь, пришёл свежий номер докладов Французской Академии наук с сообщением о новых экспериментах супругов Жолио-Кюри.

Ферми унёс журнал к себе в кабинет. Он пробежал глазами короткую заметку от 15 января 1934 года, откинулся в кресле, размышлял...

Итак, свершилось! Парижские физики не только доказали свою правоту, но и продвинулись дальше! Таинственные процессы в атомном ядре, до сего дня почти не подвластные человеку, становятся сферой его влияния, так бы это назвали дипломаты. Человек уже не только способен со стороны наблюдать радиоактивный распад, но и может вызывать его искусственно. Барьеры, защищавшие атомное ядро, поддались наконец бомбардировке тяжёлыми снарядами альфа-частиц!

Он, Энрико Ферми, создал теорию обычного радиоактивного бета-распада, супруги Жолио-Кюри искусственно сотворили радиоактивный распад, ещё неслыханный, даже не предсказанный — распадаются уже не одни тяжёлые, но и лёгкие ядра, и распадаются с испусканием позитронов, которые до этого находили лишь в космических лучах, а не на Земле. Что остаётся ему, Энрико Ферми? Снова подводить математические основания под чужие открытия?

И он вышел к своим помощникам такой взбудораженный, что все сразу поняли: у руководителя возникли какие-то планы. Чем же они будут заниматься? Углублением теории сверхтонкого строения атома или математическим обоснованием позитронного бета-распада, открытого французами? Или начнут, наконец, экспериментальные исследования по спектроскопии?

— Мы будем заниматься совсем другим,— ответил он.— С сегодняшнего дня мы главным образом экспериментаторы. Мы воспроизведём исследования французов, продолжим их дальше. Мы постараемся возбудить искусственную радиоактивность не только у алюминия, магния и бора, но и у других элементов, включая средние и тяжёлые.

И он спокойно выслушал посыпавшиеся возражения. Как? Они не ошиблись? Им, в Риме, воспроизвести работы парижского Института радия? Не только воспроизвести, но и продолжить дальше? Нет, это же просто смешно! С одной стороны — самый знаменитый в мире институт, первоклассная лабораторная техника, превосходно обученный персонал, уникальнейшие источники альфа-частиц. А что в Риме? Нет, пусть «папа» ответит, что у них в Риме. Жалкие учебные лаборатории, в которых не всегда поставишь и школьные опыты,— вот чем они располагают в Риме!

И где они возьмут источник альфа-частиц, ту самую пушку, из которой должны вылетать взрывающие ядро снаряды? А мишени, хотелось бы им знать? Где они раздобудут все химические элементы, которые «папа» задумал превращать из солидно стабильных, какими им непреклонно велела быть природа, в легкомысленно радиоактивные?

С обычной своей последовательностью Ферми опровергал возражения, рассеивал сомнения. Он улыбался. Он имел в запасе нечто такое, что перевешивало все неудобства экспериментов по ядерной физике в Риме. В его голове созрела одна воистину гениальная идея, и, когда он выскажет её, друзья будут покорены, сомнения их сменятся восторгом!