Амит Госвами - Самосознающая вселенная. Как сознание создает материальный мир

Вы немного удивлены, но соглашаетесь. Вы не упускаете случая испытать разоблачение машины Тьюринга. Вскоре из прорези в стене ящика выпадает карточка с текстом. На карточке написаны какие-то знаки — как вы подозреваете, китайские иероглифы, — но не зная китайского языка, вы не можете узнать их значение. Имеется надпись на английском, предлагающая вам обратиться к словарю, также английскому, где даются указания относительно карточки с ответом, которую вы должны выбрать из кучи карточек, лежащей на столе. После некоторых усилий вы находите карточку с ответом, и, согласно инструкции, опускаете ее в выходную прорезь.

Когда вы выходите наружу, вас встречают улыбки. «Понимали ли вообще семантическую ситуацию? Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, какое значение передавали карточки?»

«Разумеется, нет, — говорите вы с легким нетерпением. — Я не знаю китайского языка, если это был он, и я не ясновидящий».

«Однако вы были способны перерабатывать символы, точно так же, как это делает машина Тьюринга!»

Вы ухватываете суть. «Таким образом, машине Тьюринга, когда она перерабатывает символы, как и мне, вовсе не обязательно понимать содержание происходящей коммуникации. Только из того, что она манипулирует символами, нельзя делать вывод о том, что она понимает их значение».

«А если машина, перерабатывая символы, не способна их понимать, то как мы можем утверждать, что она мыслит?» — говорит человек, выступающий от имени Джона Сирля.

Вы восхищены изобретательностью Сирля. Но если утверждение функционалистов неверно, то должны быть неверными и их представления об отношении ума и мозга. Предлагаемая Сперри идея эмерджентности сродни дуализму. А дуализм вызывает сомнение, даже когда его предлагают в новой упаковке Поппера [53]. Вы спрашиваете себя, а есть ли вообще какой-то способ понять сознание и свободную волю. Может быть, старик Скиннер прав — нам следует просто анализировать поведение и этим ограничиваться?

Что это там за суета около фонтана? Вы не ожидали увидеть индийского буддийского монаха на колеснице, спорящего с кем-то, кто может быть только царем — трон, корона и все такое. К вашему изумлению, монах начинает разбирать свою колесницу Сначала он выпрягает коней и спрашивает: «Тождественны ли эти кони колеснице, о благородный царь?»

Царь отвечает: «Конечно, нет».

Затем монах снимает колеса и спрашивает: «Тождественны ли эти колеса колеснице, о благородный царь?»

Получая тот же ответ, монах продолжает процесс, пока не снимает с колесницы все, что можно снять. Тогда он указывает на остов колесницы, спрашивая в последний раз: «Это колесница, о благородный царь?»

Царь снова-отвечает: «Разумеется, нет».

Вы замечаете раздражение на лице царя. Но разумеется, по-вашему, монах доказал, что хотел. Где колесница?

Вам следовало бы пообедать, поскольку мелькание экзотических образов вызывает у вас головокружение. Затем, как по волшебству, перед вами снова появляется профессор Джон К. Монист и презрительно говорит: «Вот видите, я же вам говорил. Не существует никакой колесницы без ее частей. Части составляют целое. Любое понятие колесницы, отдельной от ее частей, — это призрак в машине».

И теперь вы действительно приходите в замешательство, полностью забыв о пиве и пицце. Как может буддийский монах — настоящий восточный мистик, который заведомо должен принадлежать к идеалистическому лагерю, — высказывать доводы, льющие воду на мельницу такого циника, как профессор Монист?

Однако, если вы знакомы с буддизмом, тут нет никакой загадки. Буддийский монах (его звали Нагасена, а царя — Милинда) может говорить те вещи, как и профессор Монист, поскольку они оба отрицают наличие у объектов собственной природы. Однако, согласно материальному монизму, объекты не обладают собственной природой, отдельной от предельных единиц анализа — элементарных частиц, из которых они состоят. Это радикально отличается от позиции Нагасены — монистического идеализма, согласно которому, объекты не имеют никакой собственной природы, отдельной от сознания.

Особо отметьте, что нет нужды приписывать собственную природу и субъектам. (Именно здесь сталкивается с критикой идеализм Беркли.) Согласно классическому идеализму, реально только трансцендентное и единое сознание. Все остальное, включая субъект-объектное деление мира, — майя, иллюзия. Это философски проницательно, но не вполне удовлетворительно. Доктрина не-самости (или иллюзорной природы самости) не объясняет, как возникает индивидуальный опыт самости. Она не объясняет наше очень личное «я». Таким образом, она оставляет в стороне одно из наших самых убедительных переживаний.