Вадим Руднев - Логика бреда

Если Лейбниц, по мнению Делёза, считал, что мир не существует без субъекта, то можно сказать, что Лейбниц, помимо прочего, предвосхитил принцип неопределенности Гейзенберга. Реальность существует, только если за ней кто-то наблюдает, и от того, кто наблюдает, от того, какое у него настроение, мужчина он или женщина, ребенок или взрослый, сытый или голодный, реальность меняется. В XX в. А. М. Пятигорский назвал это «обзервативной философией». Однако, по Лейбницу, существуют «несводимые множества субъектов». Это, например, означает, что мир взрослого не похож на мир ребенка, мир ребенка не похож на мир другого ребенка, мир ребенка, когда он играет, не похож на мир ребенка, когда он ест. В общем, по Витгенштейну, «Мир счастливого – это другой Мир, по сравнению с Миром несчастливого ».

Все множества миров оплетаются микросценами. У каждого свои микросцены. Но есть люди, у которых есть общие микросцены. Например, это зрители, которые слушали один и тот же концерт или одну и ту же лекцию. Я помню, как кто-то после лекции известного философа растерянно сказал: «Как же мы теперь будем жить!» Им казалось, что теперь можно жить только в мире этой лекции. Но они, конечно, понимали, что придется идти домой, ужинать, ложиться спать, а на следующий день уже не будет никакой лекции и придется жить обычной жизнью. Когда человек влюбляется, он думает, что без этой девушки он не сможет жить. Чаще всего это проходит, но бывает, что и остается на всю жизнь.

Тютчев писал:

Но мысль – это то же самое, что предложение. Нельзя мыслить, не обладая аппаратом мысли, а аппарат мысли возникает как механизм преодоления фрустрации, и мысль возникает при отсутствии вещи (Бион). Если бы вещи всегда были рядом, человек никогда не научился бы думать. В этом просто не было бы необходимости. «Я ее люблю, потому что боюсь ее потерять (Фрейд), как боялся потерять маму, когда она куда-то уходила». Если бы мама всегда была рядом, он так бы и не научился говорить. И любить. Ненавидеть можно без слов, а любить – нет. Как можно ненавидеть без слов? Ну просто дал ему в зубы и убежал. А любовь требует мысли.

Так вот, существуют несводимые множества субъектов. Они существуют в несовозможных множествах миров. Адам, который согрешил, никогда не знал Цезаря, который перешел Рубикон. И Цезарь никогда не слышал об Адаме и Еве. И многие люди живут так, как будто на свете не существует других людей. Например, Жиль Делёз и Уилфред Бион жили примерно в одно и то же время, но ни тот, ни другой ничего друг о друге не знали. Притом, что их книги выходили примерно в одно и то же время. Наверно, они были друг другу не нужны. Но мне нужны они оба, хотя они мыслили совершенно по-разному. И, возможно, Бион вообще не понял бы ни слова в том, о чем написан «Анти-Эдип» Делёза и Гваттари, хотя в некоторых местах там речь идет о близких ему вещах и авторы неоднократно и с симпатией ссылаются на Мелани Кляйн, у которой Бион проходил анализ.

Что я хочу сказать? Прежде всего, что тогда, в 1970-е годы, гениальных людей было так много, что они могли позволить себе не знать друг друга. Но я хочу сказать не только это. Когда люди узнают друг друга, они могут начать любить друг друга, становиться нужными другу другу. И в этом случае будет меньше «несводимых множеств субъектов».

Несколько лет назад мы спорили с Максимом Сухановым и Владимиром Мирзоевым о том, что спасет Россию. Володя считал, что Россию спасет культура. А мы с Максимом считали, что Россию спасет любовь. Если все люди полюбят друг друга, Россия будет спасена.

Но для того, чтобы любить, нужно уметь думать. А у нас теперь слишком мало людей, которые умеют думать. «У нас» – я имею в виду во всем мире. Мирзоев считал и до сих пор продолжает считать, что если детей правильно воспитывать, то через несколько поколений Россия будет спасена. Я давно не разговаривал с Максимом на эту тему и при случае обязательно спрошу, что он сейчас, весной 2015 года, думает об этом.

Надо ли вообще спасать Россию? Я теперь считаю такую постановку вопроса глупой. И как будто вижу перед собой пронзительные глаза Гурджиева, поблескивающее пенсне П. Д. Успенского и лучезарную улыбку Мориса Николла. И как будто они говорят мне: «Правильно, милый, спасать надо не Россию, а себя». Не в том смысле, что спасать свою шкуру, сваливать за границу и т. д. Надо спасать себя в евангельском смысле, т. е. пытаться изменить свой ум (метанойя – это именно изменение ума).