Array Коллектив авторов - Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Трактат основан на обширной античной литературе, в нем широко используются Библия и раннехристианские авторы, особенно Августин, мать Августина, Моника, подается как пример воспитательницы. Христианские и античные источники используются Веджо вперемешку, и объявление такого подхода принципиальной установкой – характерная черта Веджо, он яснее других гуманистов показывает, что для него важно не звучание античной или христианской мысли в контексте древнего памятника, а включение ее в собственные рассуждения и подчинение своему ходу мысли. Большое значение в трактате имеет авторитет природы, аргумент от природы столь же важен для Веджо, как и книжный. И еще одна отличительная особенность его трактата – обращение к собственному опыту. Работа Веджо рассчитана на широкого читателя, она обращена к родителям, которых гуманист призывает хорошо воспитывать сыновей и выражает надежду, что его труд послужит делу такого воспитания.

Трактат Веджо оказал влияние на европейскую педагогику, особенно на Эразма.

В результате неправильной атрибуции трактат ошибочно выходил под именем другого итальянского гуманиста – Франческо Филельфо – в 1508 г. в Париже, в 1513 г. в Тюбингене.

Если бы было у нас столько разумения, чтобы мы могли надлежащим образом и в совершенстве довести до конца то, что в настоящее время начинаем, то этот новый труд – плод бессонных ночей – способствовал бы немалой общественной пользе. Ибо мы напишем о том, как родители должны воспитывать детей и как дети должны вести свою жизнь; всякому, кто мыслит здраво, полагаем, известно, что знание этой вещи является не только полезным, но и необходимым, и потому, надеемся, любой прочитает охотно наше сочиненьице (каким бы оно ни было) и, читая, одобрит достоинство если не слова, то во всяком случае дела, о котором было произнесено слово. Поистине, что сильнее, чем любовь к детям? Что сладостнее? Есть ли какие затраты, труд или опасности, которые не претерпевали добровольно родители ради детей, чтобы видеть, что те, кого они пламенно любят, среди прочих смертных выдаются и богатством, и славой, и добродетелями, и достичь этого, без сомнения, нельзя никаким более удобным и более подходящим способом, чем благоразумное и добродетельное начальное воспитание; те, кто правильно получил его, становятся позже, бесспорно, великими и замечательными мужами, знаменитыми и известными в руководстве делами…

Итак, начиная говорить, как обещали, о воспитании детей и об их достойных нравах, мы, видимо, поступим очень правильно, если обратим внимание родителей на то, что они сами прежде всего должны жить так умеренно и нравственно, чтобы их жизнь не стала плохим примером для детей, которым они передадут благородные памятники нравов и наук. Никто ведь не будет отрицать, что при воспитании детей также следует применять то, что бывает [при обучении] в любом ином деле. Действительно, новички, которые учатся обрабатывать землю под руководством опытных земледельцев, наверняка больше преуспевают, когда увидят, как те пашут на полях либо копают, чем услышат, как они учат дома, передавая правила и предписания об обработке поля. И те, кто изучает искусство мореплавания, также скорее приобретают опыт на примерах морских опасностей и наблюдая за греблей, чем от поучений рулевых. <���…> Наконец, и во всех прочих искусствах мастером будет только тот, кому помогает пример и живая переимчивость, нежели какая-либо наука и наставление. Ведь доверие к глазам надежнее, чем к ушам, также вернее и то ученье, которое приобрели примерами, чем предписаниями… Поэтому родители по всей справедливости должны стараться изо всех сил воспитать в себе всяческие добродетели и украсить себя ими, по крайней мере ради детей, которые подражают наподобие обезьян всему, что поглощают глазами, равно как и все, что ни делается родителями на их глазах (а общение с ними наиболее близкое), приучаются делать также с величайшим усердием и, раз привыкнув (такова сила привычки), постоянно держатся этого так, как вначале были приучены, словно по велению какой-то тайной силы природы… В таком случае родителям не следует пренебрегать заботой о добродетельной жизни, чтобы дети, благоговея перед их примером, по собственной воле возлюбили лучшее, а худшего избегали. Ведь если П. Сципион и Кв. Фабий, как мы знаем (это касается и каждого превосходнейшего человека), обычно побуждались и воспламенялись желанием добродетели как можно сильнее, когда устремляли душу к созерцанию образов великих мужей; если и Юлий Цезарь, увидев изображение Александра, и сам загорелся очень сильно славой великих дел [215], то какой пример может действовать сильнее, чем живой и звучащий голос, равно и лик родителей.