Array Коллектив авторов - Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Никакой возраст, говорит Сенека, не является поздним для обучения [344]; истинно ли это, я не знаю, по крайней мере, возраст постарше для восприятия некоторых вещей не благоприятен. То бесспорно, что никакой возраст не является столь ранним, чтобы не быть способным к обучению, особенно тем вещам, для которых природа и создала человека. Но непосредственно к этому она добавила, как я только что сказал, некую свойственную детству страсть к подражанию, так что все, что дети услышат или увидят, они горячо стремятся воспроизвести и радуются, если чего-то, как им кажется, достигли. Можно сказать, что они словно обезьяны. И именно отсюда наши первые догадки об их уме и понятливости. Итак, человек с рождения сразу же способен к нравственному обучению. Затем, как только он начнет говорить, он становится способным обучаться наукам. К тому, что первенствует, сразу же прибавлена понятливость. Ибо знание, хотя и имеет безграничную пользу, приносит тем не менее больше зла, чем блага, если оно не служит добродетели. Ученые справедливо отбросили мнение тех, кто считал, что детей моложе семи лет не следует приводить учиться [345]. Многие полагали, что этот взгляд принадлежит Гесиоду, хотя Аристофан Грамматик отрицает, что автором ύποθήκα («Предписания»), в каковом труде это мнение обнаружено, является Гесиод [346]. Должно быть, замечательным писателем был тот, кто издал такую книгу, что даже ученым людям показалось, что написал ее родоначальник Гесиод. Но даже если это бесспорно работа Гесиода, никакой авторитет не должен у нас иметь такой силы, чтобы стыдно было следовать лучшему, если кто-то его представит. Однако все, кто держался этого мнения, не считали, что все это время вплоть до семи лет никак не надо заботиться о воспитании, но полагали, что до этого возраста детей не следует мучить трудностями таких занятий, в которых вообще надо переносить некоторые неприятности, например, в заучивании наизусть, в рассказывании и в письме. Ведь едва ли можно найти какой-нибудь столь восприимчивый, столь гибкий и подвижный ум, который приучается к этим вещам без стимулов. Хрисипп [347]выделял кормилицам три года не для того, чтобы они в течение этого времени освобождались от воспитания, особенно нравов и языка, но чтобы кормилицы либо родители, нравы которых бесспорно очень важны для воспитания детей, подготовили ребенка с помощью более ласковых приемов к добродетели и наукам.

А поскольку первое обучение детей состоит в том, чтобы они научились ясно и правильно говорить, то здесь когда-то кормилицы и родители оказывали немалую помощь. Это начало очень важно не только для красноречия, но также для способности суждения и для знания всех дисциплин. Ибо в результате невежества в языке были преданы забвению или извращены все науки. Иногда восхищались красноречием Гракхов, но сколь обязаны они, по мнению М. Туллия, в его доброй части матери Корнелии [348]: «С несомненностью видим – что ее сыновья были вскормлены не столько ее молоком, сколько ее речью». Материнское попечение было, таким образом, для них первой школой. И даже Лелия своим слогом напоминала изящество речи отца Гая [349]. Что удивительного? Еще необученная, на руках у отца она насыщалась его речью. То же случилось с двумя сестрами Муцией и Лицинией [350], внучками Гая. Лично же хвалят изящество в речи у Лицинии, которая была дочерью Л. Красса [351], супругой кого-то из Сципионов, если не ошибаюсь. Надо ли говорить более? Вся семья и весь род вплоть до внуков и правнуков часто напоминали о предках изяществом речи. Дочь Кв. Гортензия [352]так воспроизводила отцовское красноречие, что некогда даже существовала ее речь, произнесенная перед триумвирами, составившая честь, по словам Фабия, не только женскому полу. Но для правильной речи немалое значение имеют и кормилицы, и педагоги, и товарищи по детским играм. Что же касается языков, то у этого возраста такая к ним восприимчивость, что в течение немногих месяцев молодой немец, и притом необразованный и занятый другими делами, обучается французскому, и никогда это дело не удается успешнее, чем в наиболее ранние годы. Если такое происходит с языком варварским и не подчиняющимся правилам, в котором слова пишутся иначе, нежели звучат, и которому присущи шипящие звуки и произношение едва ли человеческое, насколько это будет легче с греческим или латинским языком? Известно, что царь Митридат знал 22 языка настолько, что каждый из своих народов судил без переводчика на его родном языке [353]. Фемистокл в течение года выучил персидский язык, с помощью которого мог удобнее говорить с царем [354]. Если это осуществляет человек в зрелом возрасте, почему нельзя надеяться на ребенка?