Карен Свасьян - Два интервью

Д.Ф. Я с удовольствием подпишусь под этим пониманием современной предельной проблемы философии.

K.C.Начать надо с отказа от слов и дискурсов, не в том смысле, чтобы перестать говорить, а чтобы говорить вещи, а не слова. Кстати, Штейнер в 1895 году написал книгу о Ницше под названием «Ницше – борец против своего времени». Это удивительная и одна из первых книг о Ницше, когда бум Ницше еще не начался. Штейнер некоторое время работал в архиве Ницше в Веймаре, упорядочил его библиотеку, написал книгу и несколько статей о Ницше. А потом у него с сестрой Ницше вышел конфликт. Речь шла о всяческих фальсификациях, с разоблачениями которых он остро выступил в печати.

Штейнера мало кто понимает, часто считают мистиком. Но он противоположность мистика. Его духовная наука – это естествознание, расширенное и углубленное в духовное. Поэтому, к Штейнеру гораздо легче прийти из физики, чем из филологии. Штейнеровская «теософия» – это не его мировоззрение, а только соответствующее оформление его опыта. Случилось так, что к опыту этому проявили интерес не философы и не физики, а именно теософы. В этом лежит большая трагика современности. Читать Хайдеггера и не читать Штейнера, всё равно, что читать Арцыбашева или Зиновьеву-Аннибал вместо Ницше. Особенно трудно читать Штейнера в России, которая по молодости и ветрености всё еще млеет перед философскими Хлестаковыми Европы и считает, что чем темнее и непонятнее, тем философичнее. Скажите по-русски тренд или бренд, и вы уже попали во всякие рейтинги и мониторинги (гадость какая-то).

Еще раз: проблема Штейнера – проблема его личного опыта: он есть, что он мыслит, и он мыслит, что он есть. Поэтому он и начинает не с оккультной традиции, а с естественных наук. Его духовная наука – это перерожденное естествознание, в котором опыт естественных наук доводится до опыта, отвечающего богословию. Но у богословия никакого опыта нет; богословы – это марксисты Библии. «Написано», «сказано» – вот и вся их мудрость. Не удивительно, что они и слышать не хотят о Штейнере.

Я написал книгу о Штейнере на немецком, которая вышла в трех разных альманахах, но уже этой осенью выйдет отдельной книгой. Она состоит из четырех частей: первая - вводная, а три другие посвящены соответственно темам философии, теософии, антропософии. Если хотите, я вышлю Вам её.

Д.Ф. Да, можно по электронной почте. А можно подробнее осветить связь Штирнера и Штейнера?

K.C.Эта та же связь, что и с Ницше, ведь Штирнер – это практически тот же Ницше минус музыка и стиль. Он с режущей ясностью и до конца говорит о том, о чем Ницше чаще всего говорит намеками и символами. Штирнер был гимназическим учителем, буквоедом, типичным немцем. Он работал подкопами, как крот, донельзя основательно. Шансов сойти с ума, как Ницше, у него не было (слишком мало музыки и патологии), но сорвался он всё же не менее основательно. Он писал о себе, как о Единственном, но выдержать свою единственность не смог. Тогда он честно отошел от философии и писательства, и всю оставшуюся жизнь провел как агент по продаже молока (пару раз ему пришлось даже сидеть под домашним арестом за долги). А умер он от укуса мухи.

Штейнер смог то, чего не смогли Штирнер и Ницше. Ведь Единственный – это ВАКАНСИЯ, смысл которой не в том, чтобы писать книжки, после которых о тебе пишут диссертации, а в том, чтобы – быть.

Д.Ф. И всё же очень ценно стоять на позициях, которые выше тебя, а не удовлетворяться теориями, оправдывающими твоё бессилие.

K.C.Штирнер считал, что нет ни одной позиции в мире, которая была бы выше «меня». «Я» – это самый суверенный, самый высокий принцип в мире. Какое же «Я»? Есть «Я» фактическое, частное, мое, твое, и есть «Я» как ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ МИРА. Это второе и называю я – вакансией. То есть, конкретное, фактическое, мое, твое «Я» СПОСОБНО занять эту должность. Или именно НЕ способно. Самая неприятная иллюзия, в которой пребывают философы: они думают, что о них-то и идет речь. Похоже, по части чванства философы оставили далеко позади себя даже так называемых художников. Так это на Западе, и так, возможно даже в большей степени, в России. Каждый философский птенчик-аспирант, нахватавшийся имен и понятий, думает, что он уже в обойме. Но философия (настоящая, а не иллюзорная) – не менее трудна, а по сути даже намного более трудна, чем (настоящее) искусство. В философии дело идет не о том, чтобы читать одни книги, чтобы потом умело или неумело списывать с них свои, а чтобы реализовать себя как человека (Сартр говорит: быть Богом, но, очевидно, только для того, чтобы легче было бы сразу же аннулировать проект за невозможностью его). Короче, если «Я» – это высшее мира, то вопрос в том, какое «Я»: эмпирическое или трансцендентальное. Фихте ставит на последнее. Штирнер на первое. Но не на первое попавшееся, а на такое, которое осознает себя как МИР. Чего Штирнер не понял, так это того, что форма жизни «Я» – это не настроение, а ПОЗНАНИЕ. Вакансию «Я» занимают силой познания. Господин мира – это познавший мир. В штейнеровской «Философии свободы» Штирнер удается. Удается и Ницше. Оба удаются через такую радикализацию их предпосылок, о которых они и не мечтали. Я коснулся этой темы в своей лекции, говоря о расширении эгоизма.