Карен Свасьян - Два интервью

Д.Ф. И, тем не менее, о Ницше пишут очень много. Он никому не дает покоя.

K.C.Да, не дает. Не дающий сегодня покоя Ницше это значит ведь: НЕ ВСЁ ЕЩЕ ПОТЕРЯНО.

Д.Ф. Вы не хотели бы написать более расширенную книгу о Ницше?

K.C.А мне сейчас заказали как раз такую книгу в издательстве «Жизнь замечательных людей». И, видимо, я её напишу.

Л.Г. Да, пожалуйста:) - кажется, уже пора снять с Ницше интерпретацию его жизни по Галеви, сделанную во многом как «реалти-шоу».

Д.Ф. Это будет книга о биографии или о философии Ницше?

K.C.О биографии, как философии.

Д.Ф. Сегодня Вы бы переписали то предисловие, которое было написано Вами к знаменитому двухтомнику?

K.C.Конечно, сегодня я бы написал по-другому. Как я могу сегодня писать так же?

Д.Ф. Но Вы бы сильно его изменили или просто откорректировали?

K.C.Я бы сильно изменил особенно последнюю часть, посвященную современной проблематике Ницше и связи Ницше с национал-социализмом. Я бы написал её иначе и углублённее. Она у меня тогда получилась скомканной. Не было ни времени, ни места, надо было уместиться в 40-50 страниц.

Вообще проблема «Ницше и национал-социализм», как и отношение к Ницше после войны, типичная немецкая глупость. От этого его, как бы в благодарность за его любовь к ним, спасли французы. Как и многих других немецких мыслителей в послевоенное время. Конечно, сейчас я бы писал о Ницше и национал-социализме, не пытаясь доказать, что он не верблюд, как это было сделано в последней части предисловия к двухтомнику. Как раз напротив. Совсем по-пушкински: да, он подлец, но не так как вы, иначе.

Для Ницше вся история была чем-то лично пережитым. Среди его последних туринских писем есть одно письмо, где он говорит о себе: «Я – каждое имя в истории». Это может быть прочитано и как: «Я – Адольф Гитлер». Если поставить это в контекст его намерения рассказать историю ближайших двух столетий как историю восхождения нигилизма, то степень риска предприятия станет понятной. Практически он отождествляет свою личную жизнь с этой историей, с каждым именем в ней, следовательно, и с именем Гитлер. История национал-социализма оказывается частью жизни Фридриха Ницше.

Нужно уточнить, что есть «личная жизнь». Если личная жизнь определяется тем, ЧЕМ живут, то, очевидно, степень расширения здесь безгранична. Личная жизнь какого-нибудь Вертера никак не соизмерима с личной жизнью Ницше. Первый стреляется из-за барышни, второй сходит с ума из-за нигилизма ближайших двух столетий. То есть, он взял на себя ношу, которая оказалась для него непосильной. Это, впрочем, очень трудная и опасная тема. Малейшая неосторожность в выражении может исказить до неузнаваемости всё. Хуже всего, когда темой этой занимаются журналисты. У Ницше есть любопытный прогноз, подтверждение которого мы видим изо дня в день: «Еще сто лет газет, и все слова станут смердеть».

Л.Г. Да, так Ницше предрек эпоху пиара, рекламы и журнализма:).

Кстати, на тот момент, когда писался «Мученик познания», первейшей задачей было именно снятие с Ницше прямолинейных одиозных подозрений в причастности к фашизму. И для постсоветского сознания эту задачу благодаря Вам можно считать выполненной. На первом этапе знакомства с Ницше столь беспощадно-глубокий экскурс во взаимоотношения Ницше-фашизм вряд ли был бы адекватно воспринят. Но сейчас самым интересным становится, пожалуй, снятие с Ницше налета поверхностно-бюргерских апологий.

Д.Ф. Да, с другой стороны огульных обвинений в фашизме стоят попытки представить Ницше в сугубо гуманистическом свете, что является, на мой взгляд, гораздо худшей «для него» бедой.

K.C.Совершенно верно, если учесть, что упомянутый Вами гуманизм – это лишь другая, дехаризматизированная, разновидность фашизма.

Ницше несёт и изживает свою философию как свою собственную судьбу. Эта судьба совпадает с судьбой Германии. У Германа Раушнинга есть книга «Революция нигилизма», где он ставит национал-социализм в связь с исконно немецкой проблематикой «ничто» от Экхарта до Ницше. Гитлер догадывался об этой проблематике, но совершенно её исказил. «Ничто» – это мистерия: имя «Я».

Л.Г. Если Ваша первая статья называлась «Мученик познания», то вторая уже «История одного поражения». Именно так меняется тональность и лейтмотив Вашего отношения к феномену Ницше? Вы ответили тем самым на свой главный вопрос о Ницше: можно ли было разыграть его драму без схождения с ума?