Карен Свасьян - Два интервью

Д.Ф. Скажите, а как в Вас самих уживается глубокая любовь к Ницше, сомневаться в которой мне не приходится, и беспощадная его критика? Во многих своих текстах Вы говорите о Ницше очень тяжелые, и я бы сказал, несправедливые вещи. Звучит это не всегда понятно даже в контексте. Я приведу один лишь пример. В прошлом году Ваша книга «Человек в лабиринте идентичностей» заняла первое место в одноименном конкурсе философских текстов. В конце своей книги Вы, размышляя о проблеме человеческой смерти, даете своё видение её разрешения в духе антропософии, при этом называя ницшевскую идею вечного возвращения не иначе как… бредом. Проблема смерти, соотношение индивидуального Я и вечности, заострена Вами, на мой взгляд, блестяще, и, казалось бы, Вы много раз подходите вплотную к самому сложному и одновременно самому очевидному её разрешению – вечному возвращению. Но нет – Вы предпочли называть это ницшевское решение бредом.

Я люблю задавать этот вопрос: если не приняты или не поняты основные философские концепции Ницше, то можно ли говорить вообще о понимании Ницше?

С.К. Понимать Ницше не значит принимать всё, что он говорит. Я бы сказал: осторожнее с Ницше. Идея вечного возвращения – это абсурд. Всё повторяется в вечности бесконечное количество раз, включая этот разговор. Творец такого мира был бы шутником или идиотом.

Д.Ф. Вы сейчас снова повторяете слова Штейнера об этом. Но я думаю, что, судя по доступным мне текстам Штейнера на эту тему, он совершенно в этом не разобрался.

С.К. Вы хотите сказать, что Штейнер не понял идею вечного возвращения или что он не принял её?

Д.Ф. Думаю, что не принял, и потому не понял. А ведь Ницше всю свою жизнь шел к этой идее, подготавливал и разрабатывал для неё почву. Штейнер не видит этого, то есть проходит мимо, хотя и чувствует, что тут скрыто нечто очень важное, и потому говорит об этом достаточно много, но, к сожалению, совсем не по сути. Вы же вот просто назвали вечное возвращение бредом, не утруждая себя пояснениями.

Я прочитал еще раз Ваши книги, и был готов услышать от Вас то, что услышал. Со Штейнером я честно пытался для себя разобраться, но, чувствую, что так пока и не разобрался. Очень надеялся услышать от Вас некие направляющие вещи, и именно для того, чтобы разобраться в теме «Ницше и Штейнер». Я этого так не оставлю, я не привык оставлять вопросы неразрешенными. Думаю, что однажды я напишу на эту тему статью. Ваша убежденная приверженность Штейнеру и моё чувство-желание оставаться с Ницше, - всё это меня к этому подводит.

К.С. А Вам кажется, что я не остаюсь с Ницше?

Д.Ф. Возможно, что и остаетесь. Но Вы его стараетесь поправить.

К.С. Ну, конечно, поправить. Потому что негоже сверхчеловеку стать идиотом! Вот и всё.

Д.Ф. Ницше не был сверхчеловеком, он был его «автором», провозвестником, не более того.

К.С. Если автор сверхчеловека сам не сверхчеловек, то кто же он тогда! Ведь не о литературном романе речь. Автор сверхчеловека – создатель сверхчеловека, не идеи сверхчеловека, а реального, во плоти. И на ком же ему создавать это, если не на себе! Ницше и есть сверхчеловек, Дионис. Любопытно, что именно в безумии он обретает идентичность, когда подписывает свои последние письма – Дионис. Но как может Дионис попасть в сумасшедший дом, вот в чем вопрос.

Д.Ф. Немного симуляции и место там гарантировано.

К.С. Вот мы все и симулируем, оттого и не попадаем туда. Случай Ницше серьезен именно тем, что в нем нет места симуляции

Д.Ф. Он не справился с заданной самим себе планкой. Такое поражение весьма условно. И я думаю, что мы с Вами вместе засчитываем это его «поражение» ему как победу. Да, можно столкнуться с вещами, которые сильнее тебя, и от них погибнуть.

К.С. Погибай на здоровье, но не становись при этом идиотом! Вы провоцируете меня в который раз подчеркивать эту простую мысль. Вы героизируете Ницше там, где он совсем не героичен. Ницше не погиб, он попал в сумасшедший дом. Читали ли Вы отчеты о его жизни в сумасшедшем доме? Как он ел собственное дерьмо и прыгал по-козлиному. И что же, это Вы называете победой! По мне, лучше Майнлендер. Молодой человек справился с проблемой деликатнее. Сумасшедшему дому он предпочел сознательный и тихий уход. Причем, самое потрясающее в нем было то, что в отличие от всех других, кончающих жизнь самоубийством из-за невозможности найти в жизни смысл, он (как немец!) покончил с собой, именно потому, что нашел в ней смысл. Он искал основания для своего самоубийства, и этим основанием мог быть только смысл. Ведь если в мире смысла нет, то на кой черт тогда кончать с собой? Одна из главок его книги кончается восклицанием: «Наконец-то в мире есть смысл!» Ну, а если в мире есть смысл, то можно спокойно сунуть шею в петлю.