Прот. Савва Михалевич - От сокровищ моих

Подобные события и заботы были повседневным рядовым обыкновением в жизни приходского священника, однако же, отец Павел по временам совершал не совсем обычные дела и поступки. Всякому, кто хоть немного знаком с приходской жизнью, известно, что материальная обеспеченность современного русского деревенского священника оставляет желать лучшего. Обычно средств на пропитание и прочие насущные нужды хватает (в случае, если семья небольшая или дети уже выросли, как у отца Павла), но любое действие сверх повседневной программы, как то: ремонт, строительство, реставрация, проведение воды, газификация и т. п. требует больших расходов, ради которых приходится много унижаться и просить. Отец Павел не был исключением. Правда, запросы его и матушки были скромны, а дети обзавелись собственными семьями и жили отдельно от родителей, но всё равно, разве кто-нибудь в наше время скажет, что рубли ему не нужны или есть лишние? А отец Павел вёл себя так, как будто за его спиной стоял щедрый богач, черпающий деньги из безразмерного мешка или у батюшки завёлся сказочный неразменный рубль! Он часто не брал плату за требы, да ещё частенько оставлял у окормляемых чад свои деньги, если бывал в бедных домах. Иной раз, какая-нибудь старушка, вызвавшая священника на дом, после его визита обнаруживала у себя купюру в 500 или 1000 рублей где-нибудь на кухне или на столе под лампой, и гадала, откуда взялась эта вожделенная бумажка, не всегда в состоянии уяснить связь между ней и посещением батюшки. В результате таких поступков вполне резонно предположить, что приходской священник пользовался всеобщим почитанием и любовью. Да ничего подобного! Отца Павла часто злословили даже облагодетельствованные им прихожане, не все конечно… Помнится, однажды он затеял ремонт крыши храма. Железо на ней совершенно прогнило, и появились течи. Старую кровлю сбросили на землю и заменили на новую – оцинкованную. В те дни, естественно, весь церковный двор был завален мусором, воздух сотрясался от удара молотков по металлу. Настоятель принимал деятельное участие в работе: лазил на колокольню (а это 40 метров в высоту по крутым ступеням), оттаскивал старое железо в кучу и громко переговаривался с рабочими, зависшими на куполах с помощью верёвок. В этот момент к церковной ограде подкатил роскошный «Джип», из которого вылез пожилой толстый дядька и без лишних предисловий набросился на священника: «Что у вас творится! Развели бардак! Я буду жаловаться в патриархию!» Отец Павел, оскорблённый в самых лучших чувствах и намерениях, в первый момент остолбенел, не понимая, в чём его обвиняют. Затем опомнился, рассердился и в сердцах сказал, что незваный гость может писать даже в Рим, самому папе, если ему хочется, а его – настоятеля, после этого, несомненно, расстреляют. Разумеется, в результате подобной отповеди одним врагом у отца Павла стало больше. Но даже если он ничего обидного и резкого не произносил, клевета и сплетни следовали за спиной настоятеля. Как-то одна прихожанка из ВЕРНЫХ чад батюшки услышала, как перетирают косточки настоятелю какие-то местные кумушки. Она горячо заступилась за духовника, а потом со слезами рассказала ему этот случай, на что батюшка спокойно возразил: «У одного святого отца, забыл, у кого именно (вот ведь память с возрастом стала, какая никудышная!) говорится, что доброе дело засчитывается не тогда, когда тебя все хвалят, а когда поносят и поносит именно тот, кого ты облагодетельствовал. Кроме того, с чего вы взяли, что именно этим вашим, так сказать, оппонентам, я сделал какое-то добро? Может совсем наоборот? Я бываю злой и вспыльчивый, иной раз наговорю лишнего…» «Да я вас никогда не видела таким!» «Нет, нет, я именно такой! И любить меня особенно не за что! И вообще, я не женщина, чтобы всем нравиться!»

Отец Павел очень не любил юродства, как он выражался, «дурного тона», то есть не искреннего. «Когда я пришёл на свой первый приход» – рассказывал батюшка, – «у нас служил один священник – аскет, очень популярный у прихожан. И вот завелась у нас некая кликуша, которая при виде отца М. демонстративно падала в обморок, особенно, если упомянутый священник выходил с напрестольным крестом: увидит его и бряк… лежит. Имидж, что ли, ему создавала? Дескать, М. такой святой, что я созерцать его не могу! Потом и при других священниках стала брякаться. А я подошёл поближе и понаблюдал, как она падает: склоняется низко-низко, ниже и ниже, а когда до пола остаётся 50 сантиметров, комфортабельно распластывается… И я ей говорю: «У меня ты падать не будешь!» «Как скажете, батюшка» – отвечает. И не падала. А вы говорите «юродивая!»