Лев Исаков - Этнология через «Чёт» и «Нечёт». Основная теорема

Можно отметить, что художественно-описательное, как бы внешне этнографическое обращение и по настоящее время более глубоко, с перспективой, охватывают предмет, и те же «Записки охотника» И.С.Тургенева естественно открываются уже не только литературным, а историческим продолжением в «Севастопольских рассказах» Л.Н.Толстого, и как много выше того, что он, барин, впоследствии вымучивал про русского мужика в «Войне и мире». Более того, общая отстранённость оказывается куда как продуктивней в практически-политической области, как свидетельствует опыт О. Бисмарка, рассматривавший Русских и Россию, и именно так, открывая её через наблюдения прусского посланника при императорском дворе над повседневным бытом и перенося выводы над нацией на оценки государства, как на объект, могущий быть опасным или полезным для проставляемых им задач объединения Германии вокруг Пруссии… Какой-нибудь незначительный Макензи Уоллес, приехавший в пореформенную Россию учить и показывать практики англосаксонского агрокапитализма куда как отчётливее рассмотрел особенные «детальки» русского крестьянского «мира», нежели нападавшие или защищавшие его Б.Н.Чичерин и А.В.Васильчиков… А как много не замечаемого открывается в себе под взглядом людей неординарных, Жозефа де Местра или Томаша Шпидлика, в терминах иной культурной традиции описывающих твоё другое. И какая неистовая художественно-пронзительная волна охватила на паперти московской церкви германского гения Райнера Марию Рильке, плакавшегося там светлыми слезами Алёши Карамазова – и в утончённом туберкулёзном умирании последних лет тянувшемуся за этим очищением к… русской немке Маринке (Цветаевой), как и много-много других захваченной внешней стихией этого источника – Русским Языком, «укропка» ли это Анна Горенко, всю жизнь игравшая в «свою Татарию» с последним «Ахматом»; или восторженный полу-немец Лев Мей, погружавшийся в его «облако обло, огромно, стозевно и лаяй» безоглядно, как в крестильную купель.

Удивительно, как русская инаковость открывала и подхватывала инаковость других: Россия подарила Индии Николая Рериха, а через него предъявила Индию миру; открыла Микалоиса Чюрлёниса литовцам; сохранила Джона Филда ирландцам; подняла и держит так никем и не принятого Михаила Врубеля. Возможно ли художественное явление «Фёдор Достоевский» из вполне этнического поляка в Польше, не в России? Нет, я не буду преувеличивать: Ян/Жан/Юхан Сибелиус, финский швед/шведский финн воспитывался в ШВЕДСКОМ ОТТОРЖЕНИИ от всего РУССКОГО – НО КАЛЕВАЛА, источник его тем, сохранилась в Русской Карелии, где и в 19 веке процветали традиции многодневных стихотворных состязаний, там она и была собрана К. Лёнротом. Республика Курносых не дала ни одного международно значимого композитора, кроме этого умыкнутого шведа – обратилась немедленно в «коснеющую цивилизацию», так и не побывав «расцветающей культурой», если использовать воззрения и терминологию О. Шпенглера.

Да что схемы и идеомы академически отстранённого, художественного или умозрительного – вот вполне сторонний по всему, образованию, воспитанию, жизненному опыту, перешагнувший на 5-й десяток лет; всегда осознававший себя внешне-данным, только прилипшим к окну чужого дома дипломат-скептик Жозеф де Местр по отъезду из России так и не смог оторваться от своих впечатлений и по освобождению от жизненно-служебных перипетий вернулся к ним навсегда – переселился на итоговое доживание в Россию… То, от чего «русский» француз А. Бенуа отговорил великого немца Р.М.Рильке. И в обратную сторону: что так пугало знаменитую в 19 веке Жермен де Сталь, навсегда прочувствовавшей за александровым европеизмом санкт-петербургских гостиных обступающую непроглядную пучину – она полагала ответ в безмерности российских пространств, а не в русском абсолютизме: «после наполеоновской Франции Россия показалась мне республикой»… Но настолько ли то от территории? Вот моя тётя, Антипова Евгения Николаевна, жёсткая, своенравная, евшая и съевшая четырёх своих невесток, крывшая только так, и в особицу «русский народ», побывавшая и генеральшей и столовской поварихой – и именно в таком порядке – почему-то по вечерам отправлялась на автовокзал, и приводила застрявших там бедолаг, преимущественно женщин с детьми, к себе ночевать; люто отталкивала попытки подсунуть денежку… – я так уже не могу: что-то по жизни обломилось.

Вот так себе, средненький американский писатель Митчелл Уилсон в посредственном романе «Встреча на далёком меридиане» словами заглавного жен-премьера, прыгающего во все расставленные ножки американо-русских интересанток, открывает это внешне-не-сопоставимое: