Рустам Чернов - Ludi мысли. Сборник людологических сочинений (доклады и статьи)

Конечность суждения нетрудно пролонгировать каждому – изолированность убежденности и апеллирование все к тому же рационализму, использование удвоенного предмета анализа в доказательстве метода познания, или наоборот.

Сделать из игры «вещь в себе», или свести к игре ума в области невыражаемого через вербальность – практически все, что доступно для всестороннего универсального анализа, современно – научного анализа.

Нам видится возможность несколько другого подхода в познании игры.

Прежде всего, посмотрим на проблему как на содержание внутреннего и внешнего по отношению к самому познанию. Первое, что я делаю: признаю себя полноценным изолированным субъектом познания, то есть таким субъектом, самодостаточность которого в области мысли совершенна, – ведь могу же я высказывать суждения о мире, оставшись один из всего мира? Этакое чудо Робинзона Крузо. Второе – ограничиваю область познания. Данная область, очевидно, изолирована рамками:

1. Известного мне, как субъекту общей возможности познания на момент признания совершенным (скорее уже завершенным), – складывается из области достигнутого человечеством в области мысли на момент моего признания. И того, что есть интуитивного в познании, – все то знание о незнании, которое приобретается мною, как частью когнитивного предела познания.

2. Разницы, складывающейся из доступности в рамках «здесь и сейчас», и областью вычитания возможного познания массы вариантов развития ситуаций познания для тех, кто на момент моего признания себя субъектом полноценного (завершенного познания) находился в процессе становления своих научных разработок, их корреспондирования и прочее. Ведь Тойнби учит тому, что исторические процессы имеют форму стремительно развивающейся неизвестной болезни – к своему завершению они не только вбирают в себя причинность, уничтожая ее для отдельного познания, но так же и обескураживают врачей, выставлявших ошибочный (как правило, для истории) диагноз при начале заболевания.

3. Спрашивается, могу ли я в данной области произвести анализ игры таким образом, чтобы результаты данного анализа могли быть пролонгированы мною в отношении:

1.Неопределенного будущего.

2. Настоящего и прошлого, в том числе и недоступного моему познанию, в силу простого незнания о возможности познания именно в данной области.

Ответ может быть отрицательным только в том случае, если область моего интереса расположена в непосредственной причинности социума, как часть социума, то есть то, что существует, как минимум, при двух субъектах познания, при одном субъекте – меняет свою экзистенцию в качественности познания и субстрат. Можем ли мы сказать, что именно таким объектом является игра? Игра как общественный объект. Как то, что существует только в отношении двух и более лиц; как то, что никогда не может совпадать в качественности своего познания, при анализе у двух и у одного субъекта. Как то, что не может быть представлено вне социума, имманентно присуще ему? Именно здесь предпочитаем обратиться к опыту наших коллег, и находим обескураживающее, точное «нет» 6 6 СМ. полемику и точное отрицание фактора социальности для игры в труде Й. Хейзинга «Homo Ludens», Москва 1992г. стр. 9—10. . Более того, в области возможности определения человеческого можно ответить, что игра ни при каких обстоятельствах не может быть отнесена к продукту деятельности человека в универсуме истолкования своих значений.

Игра является именно тем, что может существовать не только в области одного человека (правда человек ли он, если он совершенно один?), скажем точнее, в области одного единственного субъекта познания, но и в области отсутствия вообще человека. Можно даже сказать, что это именно то, что есть мостик между животным и человеком, если бы не закон обратной перцепции (человек находит в животных исконно человеческие черты, или то, что необходимо присутствует и в самом человеке). 7 7 См. об этом Чернов Р. П. «Представление о животном как проекция знания человека о самом себе»// Материалы межвузовской конференции «Братья наши меньшие», Санкт —Петербург, СпбГУ, 2001г.

Итак, выполнив предписание хитрого дельфийца, оставив из объектов познания только самого себя (или расширив самого себя до когнитивного предела), обратимся к той самой дилемме, которая обозначена в заглавии нашей работы.

В чем отличие игры в случае признания ее объектом исследования и в случае использования игры, как метода познания. И вообще правомерна ли такая постановка вопроса в области корректности изучения, исследования?