Рустам Чернов - Ludi мысли. Сборник людологических сочинений (доклады и статьи)

Христианство впервые смогло увидеть бога глазами простого сметного, выковав из неизбежной пропасти смысла – девять острых простых заповедей, бог стал универсально потребляем сознанием всех, а не чувственным страхом всякого перед наказанием…

Так что же сильнее и реальнее в этом мире: чувственное или мыслимое?

С одной стороны лом и улица… с другой стороны, Иисус Христос, Джордано Бруно, Сократ – жизнь за мысль . Чуть поодаль – мысли о должном самого широкого круга лиц – мысли общества, конституированные в норме права, стабилизированном представлении о должном и необходимом – то, на основе чего выносятся смертные приговоры, лишают свободы, разбивают судьбы…

Достоевский впервые рассмотрел противоборство мыслимого в чувствуемого в пределе критического противостояния «Я – Общество», но Раскольников проиграл самому же себе – он раскаивается, и Соня здесь вряд ли виновата.

Каждый человек с первых дней сталкивается с суррогатом противостояния мыслимого и желаемого. Дети. Они заложники противоречия собственных желаний – чувств и родительских мыслей, стандартов общего поведения. Человек обречен на противостояние своего настолько близкого и родного, своих чувств и мысли о чувствуемом; от того насколько мыслительное субъекта покорно общественному зависит гармоничность индивидуума и всего того, что к нему не относится, то что ему предоставлено называть обществом, государственным интересом и так далее.

Именно в этих рамках лежит вопрос личной истории, личности в истории. Кому интересно дальнейшее? Если Вам – да, то добро пожаловать в школу людологии, она ответит…

Казалось бы, постановка вопроса именно в таком виде не имеет права на существование: как можно с помощью игры осуществлять познания, может ли игра быть методом познания? Это первичные вопросы обсуждения, которые мы полностью поддерживаем в области однозначности понятия методологии, метода. Но за этой однозначностью, углубляясь в вопросы критико – философского плана методологии познания, мы внезапно среди всех прочих форм сомнений и теорий, вдруг сталкиваемся с эмпирически заданным фактом в отношении нашего вопроса. Игра как область бытия методологии, более того, игра как то, что и есть метод познания, метод структурирования знания. Данный факт застает нас везде, начиная от играющего ребенка, и трактовки его бытия через теорию игр 3 3 СМ. об этом например Э. Берн «Игры в которые играют люди. Люди, которые играют в игры», Санкт —Петербург —Москва, 1996г. , и заканчивая высокосложными формами познания в рамках высшей школы, которые так же обретают себя в форме непосредственной игры (экзамены, деловые игры и прочее). Далее мысль увлекается историческим аспектом проблемы, и мы уже не можем найти какой-либо эпохи, какого-либо народа, какого-либо человека, который бы смог избежать в области коммуникации (корреспондирование значения как части познания) игрового элемента. Маска сатира в Греции (per и sona), священность писцов Египта, агональность софистики, пайдейя, алхимики и прочее, и прочее. Факт застает и ошеломляет. Известное, но не осмысленное – человек лжет порядка 200 раз в день, каждый человек 4 4 СМ. об этом газета «Здоровье» №38 сентябрь 2000г, «Ложь во спасение». , игра это или все-таки та самая серьезность? А то, что известно каждому: несколько смоделировать, приукрасить, внушить себе… Платоновское пока ты знаешь, что ты играешь, ты честен 5 5 До нас дошел перевод, пока ты знаешь, что ты врешь ты честен , но он – неверен. … А судебные процессы, а парики, а мантии, а невинная игра, а любовь, ухаживание, а …перечень вряд ли конечен. Игра застает всюду, игра видится везде, и вы уже готовы воскликнуть «мир – театр, а ludi в нем актеры», но что-то вас останавливает. Останавливает само познание, трансформированное в своей статике в знание о тысячах преступлений, о сотне тяжелых ситуаций, прошлое, безрадостное настоящее, коварство, месть, предательство и прочее – мир полон таинства идей и самой острой грусти. И это тоже игра? Противоречие со временем с углублением в него, превращается в неразрешимое: в отношении любого предмета познания можно с одинаковой степенью уверенности констатировать, что сама форма существования данного предмета, как неразрывно связана с игрой, так и не имеет к игре никакого отношения. Выход, который находит рассудок – дифференциация самого понятия игры, нахождения тезауруса игрового для того или иного явления, классификация и прочее (Э. Берн), но опять же, при большем приближении оказывается, что приходится заново классифицировать мир, но только при этом приписав ему игровое значение, поставив его в область игрового, классифицировать, как игру. И вот уже ваша позиция, как это обычно бывает при недоказуемости тезиса рассуждения, превращается в личную веру и убежденность, появляется субъективная аксиоматичность бытия суждения, трансформирующаяся в субъективность доказательства.