Неля Мотрошилова - Путь Гегеля к «Науке логики» (Формирование принципов системности и историзма)

Переход к такой схеме – несомненно, начатый другими представителями немецкой классической философии – в учении о человеческом познании и обо всей духовной деятельности человека равносилен «коперниканскому перевороту» в естественных науках. Если созерцательная схема улавливала объективную видимость: чувственность-де «вращается» вокруг самостоятельного материально-вещного мира, то с помощью новой теоретической схемы философия подошла ближе к реальности человеческого познания. Ведь чувственность (понятая как способность восприимчивости, как деятельность органов чувств) не является самостоятельным субъектом в воздействии на мир: она встраивается в комплексную целостность человеческого действия. И «вращается» сознание действительно не вокруг нетронутого, заведомо темного для него мира, а вокруг мира вещей, событий, обстоятельств, процессов, немалое (и все растущее) число которых является как бы искусственными солнцами, созданными человеком. «Узнавание себя» в мире тоже чрезвычайно важное звено, без которого невозможно не только познание, но даже «простая жизнь» в этом мире. Не «увидев себя» в мире вещей, человек попросту погиб бы – вот момент гегелевской схемы, в котором, как и во всей схеме, есть не меньшая достоверность, реальность в изображении познания и всей духовной деятельности, ее социально-исторической природы, чем в по видимости более реалистичном созерцательном материализме.

Противоречивость же «коперниканского» переворота была связана также с тем, что немецкая классическая философия, разоблачив подвластность прежней философии одной объективной видимости, сама поддалась другим, возможно, более сложным видимостям, приняв их за реальность.

Какие же объективные видимости стали основой позиции немецкого классического идеализма? Говоря кратко, гипостазировалось действительно активное участие сознания в процессе преобразования окружающего мира. Сознание оставляет след в вещном мире, в мир «духов» оно вносит свою конструктивную природу, свое «само-». Ни с образа мира, ни с образа духа уже нельзя устранить этих следов. Поэтому мир явленный – это опосредованный сознанием мир. Человек способен, следовательно, овладевать миром только при помощи такого естественно данного и исторически сформированного инструмента, который уже никогда нельзя «вычесть» из человеческой картины мира. Именно к такому выводу привела философия Канта, используя и интерпретируя реальный факт вмешательства сознания в мир, опираясь на его активно-творческую, конструктивную природу.

В анализируемом разделе «Феноменологии духа» Гегель примыкает к кантовскому пониманию сознания и в то же время стремится преодолеть его рамки. Сознание (вместе с самосознанием) он тоже считает инструментом, обеспечивающим реальную «жизнь», жизнедеятельность индивида. Этот инструмент он также понимает как активный и в смысле его способности к творчеству, к превращению мира в «явленный», и в смысле способности впадать в иллюзии (ведь и иллюзии – результат своеобразной активности, «творчества» сознания, особенно если речь идет об интересующих Гегеля иллюзиях, своего рода объективных видимостях). Но вот то, что для Канта составляет самую суть сознания и самосознания, – их принципиальная «чуждость» миру – для Гегеля скорее составляет специфику лишь одной группы формообразований самого сознания. Их роль должна быть тщательно описана, осмыслена, но никак не преувеличена, полагает Гегель. Вслед за раскладкой формообразований на стадии «чуждости» – и раскладкой чрезвычайно тщательной, в известной степени более обширной, чем у Канта, – совершенно необходимо, согласно Гегелю, показать, что сознание не «оставило» следа в мире, а только смутно почувствовало, ясно увидев там только свое «само-», присутствие в мире другой духовной «самости». Какая это самость, пока еще сказать нельзя. Выражаясь более поздним гегелевским языком, эта «самость» пока еще «не положена».

«Феноменология…» до сих пор вводила нас в специфически кантовский мир (мы так считаем вопреки утверждаемому в некоторых гегелеведческих работах тезису, что с кантовской философией Гегель «сводит счеты» главным образом в разделе о восприятии, и в согласии с рядом других авторов 11, по существу выступающих против локализации лишь в первых разделах «Феноменологии…» – и больше уже ни в каких других, – критических расчетов Гегеля с предшествующей и современной философией). Почему же этот мир позволительно назвать «кантовским»? Да потому, что духу философии Канта всего более соответствует образ и «поведение» сознания, узнавшего себя в мире (в немалой степени благодаря самосознанию), но постоянно отталкивающего мир от себя в качестве чуждого. Именно такое мироощущение до сих пор пронизывало сценическое действие феноменологии, пока на нем нам показывали «царство самосознания». Но вот в анализе наступает перелом. Пожалуй, он обозначается тогда, когда на сцену выходит реальное формообразование, через которое первоначально утверждает себя «жизнь», жизненное «единство» сознания, индивида, самосознания в его отношении к предмету: это «вожделение».