«С большим интересом, – пишет Гегель Шеллингу 23 февраля 1807 г., – я прочитал твои сообщения относительно новой, более высокой стороны физических наук» 15(имеется в виду данное в одном из писем Шеллинга толкование опытов и теории физика Риттера, из которых философ пытался извлечь идею полярности и всеобщей «одухотворенности» природы). Гегель, между прочим, признается другу, что слаб по части проведения опытов и выражает желание поучиться у опытных экспериментаторов. В Йене Гегель продолжал усиленно изучать естествознание и плодотворно общался с естественниками (на титуле «Феноменологии духа» он именовался не только профессором Йенского университета, но и членом Минералогического общества. О принятии в общество (1804 г.) Гегель как о предмете особой гордости сообщает в цитировавшемся ранее наброске автобиографии 16).
В работах и письмах йенского периода Гегель все чаще ставит вопрос, который постепенно превращается в важнейшую проблему его произведений – о роли наук в человеческой жизни, о соотношении философии и других наук, о научности самой философии. Гегель особым образом трактует проблему науки и научности, вопрос о связи философии с царством наук. Наука для молодого философа есть прежде всего «теодицея» 17, что при более конкретном гегелевском рассмотрении означает ответ на мировоззренческие, смысложизненные загадки. Читатель должен иметь в виду, что понятие «наука» в это время еще не приобрело того отвлеченного логического смысла, какой Гегель будет придавать ему в более поздних произведениях. «Наука», «научный подход» мыслятся прежде всего как умение освободиться от субъективных пристрастий, учесть собственное движение, внутренний «порядок» исследуемой целостности, будь то жизнедеятельность людей в государстве или ход на глазах протекающей истории.
«Наука» для Гегеля – это именно система объективных ориентаций , которая позволяет человеку не захлебнуться в пучине житейской прагматики, сохранить духовные устремления, не растеряться перед быстро сменяющимися историческими событиями. Для формирования первых собственных вариантов системного и исторического анализа поворот Гегеля именно к «науке» и «научности» в понимании истории имел первостепенное значение.
Гегель пришел к новому способу интерпретации исторических событий отнюдь не сразу. Еще 13 октября 1806 г, только что закончив «Феноменологию духа», он, как известно, восторгался Наполеоном – с сентиментальностью, распространенной тогда среди радикально настроенных немцев (к их числу принадлежал и Гёте). Император представляется Гегелю самой «мировой душой» на коне. Да и как было не взволноваться, не испытать «удивительное чувство», когда, по словам Гегеля, можно было собственными глазами созерцать «такую личность»! Ведь она «охватывает весь мир и властвует над ним»! 18
А вот из письма, написанного всего через несколько месяцев, 23 января 1807 г., видно, что рекогносцировки воплощенного мирового духа успели приесться вчерашнему поклоннику, а всего больше набили оскомину пустые словопрения вокруг непростых для Германии исторических событий. Гегеля теперь интересуют, занимают не просто деяния отдельных личностей, пусть и великих, а воздействие недавней истории на целые нации и на отдельных индивидов: «Не только французская нация благодаря горнилу своей революции избавилась от множества учреждений, из которых человеческий дух вырос, как из детской обуви, и которые уже мешали ей и другим, как бездушные цепи, но и индивид стряхнул с себя страх смерти и заведенный образ жизни, который, при изменении кулис, уже не имеет внутренней опоры. Это придает французской нации большую силу, помогающую ей бороться с другими. Эта сила давит на замкнутость и косность тех, кто, будучи вынужден отречься от своей инертности перед лицом действительности, усваивает наконец эту последнюю и кто, быть может, превзойдет своих учителей, поскольку внутреннее сохраняется во внешнем» 19.
Отсюда – надежды на науку, которая помогает понять суть, объективность, необратимость хода истории и действовать в соответствии с таким пониманием. «Она оградит нас от того, чтобы смотреть на события с животным изумлением или более благоразумно приписывать их случайности мгновения или причудам таланта, чтобы считать, что судьба империй зависит от того, занята или не занята данная возвышенность, чтобы рассуждать о победе неправого или низвержении правого дела» 20. Это первостепенно важный для Гегеля объективистско-истористский ход мыслей.
Читать дальше