Александр Левинтов - 1 | Плато. Диалоги

А л к и в и а д: как страшно.

С о к р а т: не бойся их. Они касаются своими невидимыми призрачными руками только тех, кто близок им, кто сопричастен таким же темным страстям.

А л к и в и а д: выходит, и сон и любовь – лишь тени смерти?

С о к р а т: нет, мой дорогой Алкивиад. Сон – лишь видимость смерти и любви. Высшие проявления любви и смерти – во сне или очень похожи на сон. Любовь и смерть – две великие сути, перед которыми оказался бессилен даже Зевс.

А л к и в и а д: расскажи мне про это, ты никогда мне раньше не говорил этого.

С о к р а т: давно я слышал эту историю, от Демитиллы, подруги и наставницы моей матушки. Повивальные бабки знают и хранят много секретов и тайн. Даже не знаю, в целости ли сохранился во мне тот давний рассказ.

А л к и в и а д: обними меня покрепче, может, часть моей молодой памяти перельется в тебя и вернет тебе старые воспоминания, а я постараюсь никогда не забывать твой рассказ.

С о к р а т: так слушай.

Это в наши дни бог смерти – Танатос и бог любви – Эрот. А были истинные времена, когда это были богини – Танаис и Эрос. Они были сестрами и жили в уединении от всех богов, на прекрасном одиноком острове Фиброс, что значит – Жизнь.

Прекрасны были юные богини, одна мать и в один миг родила их от великого древнего бога времени. Вечная молодость юных богинь смущала даже обитателей Олимпа, поддерживавших свое бессмертие амброзией и нектаром – этим же ничего не надо было, только любоваться друг другом.

Юные девы редко являлись людям и те жили подолгу и безмятежно, зачиная новых людей, как новый урожай – лишь по нужде и необходимости.

Дружно и согласно жили Танаис и Эрос, ни в чем не испытывая раздоров и противоречий. Так тесно сплела Ананке их судьбы, что порой, очнувшись ото сна в алмазных росах благодатного Фиброса, они долго не могли восстановить, кто есть кто из них: Эрос называла себя Танаис, а Танаис себя Эрос, и они смеялись над этой путаницей и в неведении проводили иногда целые дни и года, поменявшись именами. А люди в это время говорили друг другу: «неурожай на нас и старые опять зажились». И самых старых вели к морскому обрыву и сбрасывали вниз, оставляя лишь имена, чтобы дать их новым людям.

Снисходительно смотрел Зевс на шалости и баловство сестер-подруг. Не заботили его нужды людей. Знал громовержец, что доступна ему любая дева – только кликни послушную Эрос, что легка и доступна ему месть – лишь позови столь же послушную Танаис.

Наслаждался услугами юных сестер могучий и беспечный Зевс и не знал, не провидел он тонко и искусно спряденную нить, которую вили ему и подвластному ему миру неумолимые Парки. «Синтесис!» – беззвучно шептали безмолвные пряхи, «Синтесис ткём мы богу и миру». «Синтесис!» – вздыхали во тьмах Тартара поверженные Зевсом титаны и боги. «Синтесис!» – свиристели тончайшим ядовитым писком неумолимые Эринии, безобразные дочери древнего Хаоса.

Священное слово «синтесис» хранило в себе волшебную тайну, единственный скрытый от Зевса-Хронида завет Хаоса. Знали лишь Хаотиды смысл и зловещее значение этого слова. И никакие мглы Тартара не могли вырвать из них эту великую и страшную тайну.

И чем больше бесчинствовал и распутничал Зевс, тем явственней надвигался на него невидимый ему и неотвратимый Синтесис.

И он настиг наконец, настиг неистового в любви, мести и смерти громовержца!

Приглянулась беспечному богу прекрасная Гипподамия. Обманом взял ее всесильный бог и, чтоб невозбранно тешиться и упиваться ее красотой, отправил в Аид ее мужа, гордого и смелого Пелопа, сына Тантала. И родила Гипподамия на забаву Зевсу и на погибель людям двух сыновей-близнецов, Фиеста и Атрея.

Атрей был скотовод и пас овец, а Фиест стал землепашцем.

Настал срок принесения жертвы.

Принес на жертвенный трапезус Атрей золотого ягненка и возрадовала эта жертва дух отца его Зевса.

Вознес свою жертву и Фиест, плодами земли вознес, плодами своих трудов.

Осерчал Зевс. Показались ему дары Фиеста насмешкой, будто издевается над ним Фиест, творящий из праха земли и духа своих сил живое, подобно богу.

Не принял Зевс жертву Фиеста.

Огорченный Фиест, приняв огромную, в размер двух ладоней, чашу неразбавленного вина, впал в энтузиазм – гордыню богоподобия. В диком энтузиазме надругался он над женой брата своего, а овец Атрея украл.

Смеялись люди над Атреем, показывали пальцем на его жену, подстилку для двух братьев. Сдержался и затаился Атрей. Не стал в открытую мстить, а пригласил Фиеста на примирительный пир. Насытился Фиест, а когда пошел по кругу кубок вина с водой, открыл Атрей котел и увидел в ужасе гость, что съел своих детей.