Амин Рамин - Язык, буквы, имена

От Давуда Аттара передано : « Я был у Имама Садыка (А), и он велел накрыть скатерть, и мы поужинали. Потом принесли поднос с тазом для мытья рук. Я спросил: „Да буду я твоей жертвой! Этот поднос и таз – в числе того, о чем Аллах сказал: „ И обучил Он Адама всем именам“ ? “. Он сказал: „Пыль, пустыня и всё это“, – и показал рукой вокруг себя».

Итак, через приобщение к Разуму, через вдыхание духа Адаму и его потомкам был дан доступ к сущности всех вещей.

И вот тут мы подходим к тому, как осуществляется человеческое мышление. Высшая часть нашей души, которая в хадисе от Имама Али (А) называется нафс натика кудсия – «священная говорящая душа» или просто «разумная душа» – считывает с Духа или всеобщего Разума ряды идей, составляющих сущности каждой вещи. Этот акт называется актом идеации, «усмотрения сущности», и он лежит в основе абстрактного мышления и языка.

Мы, люди, потомки Адама, в отличие от животных, мыслим абстрактными сущностями, идеями, отвлечёнными от их конкретных физических носителей. Эти идеи, эти сущности мы выражаем в языке посредством слов. Слова в нашем языке никогда не указывают на вещи – они всегда указывают на идеи. Это очень важно. Когда я говорю «дерево», то этим набором звуков я подразумеваю идею дерева, которая есть у меня и у тебя в голове, а не какое-то конкретное дерево, растущее где-то там в лесу или на поляне, с такой-то формой ствола или листвы. Чтобы указывать на конкретные вещи, нам не нужен был бы язык. Для этого достаточно крика, который издаёт, например, горилла, указывая на связку бананов и призывая других горилл полакомиться ими.

У животных есть система сигналов, которую тоже иногда ошибочно называют «языком», тогда как с человеческим языком она не имеет ничего общего и по своей сущности даже противоположна ему. Например, пчела посредством определённых фигур, которые она рисует в полёте, показывает своим сородичам, где она нашла мёд и далеко ли туда лететь. Открытие подобных фактов породило ложное понимание, что у животных тоже есть язык и что человеческий язык – это лишь дальнейшее развитие коммуникативной системы животных. Тогда как между ними – принципиальное различие. Оно состоит в том, что человеческий язык – это не просто система коммуникации, не просто сообщения, передаваемые от одного индивида к другому. В первую очередь это инструмент мышления. Он базируется на операциях с абстрактными идеями, отделёнными от своих носителей. Пчела может всю жизнь брать нектар с растений, но она никогда не составит в своём сознании образ «растения вообще», «идею растения», абстрагированную от всех возможных растений. Мышление животного существует только в рамках непосредственной практической ситуации. Оно растворено во внешнем мире, а потому у него нет и мира внутреннего. Оно видит и слышит, но не знает, что видит и слышит.

Говоря другими словами, язык человека указывает на значения, а язык животного всегда указывает на вещи. Когда пчела в танце перед другими пчелам вырисовывает разные фигуры, обозначающие, что мёд далеко, то тем самым она всего лишь передаёт свои переживания по поводу конкретной практической ситуации: то, что она прилетела издалека и устала. Это точно так же, как макака, почувствовав опасность, выражает своё состояние посредством криков, сигнализируя тем самым другим макакам об этой опасности. Сигналы животных всегда служат конкретной ситуации и определяются ею. Это или реакция на какое-то событие, или стимул для других особей к такой реакции. У каждого вида животных система сигналов является генетически определённой и ограниченной. Тогда как язык человека приспособлен для выражения бесчисленного множества смыслов – в том числе таких, которые не имеют никакой практической цели.

Все попытки обучить обезьян человеческому языку закончились ничем. При этом, как оказалось, обезьяны могут усваивать некую сигнальную систему, основанную на механизме работы ассоциативной памяти. Удавалось обучить шампанзе жестовой системе, используемой глухонемыми. Например, шимпанзе посредством жестов говорила, указывая на банан: «Дай сладкий». Но было бы большой ошибкой делать отсюда вывод, что обезьяне присуще понимание человеческого языка. То, что тут происходит – это не формирование зачатков языка, а применение механизмов ассоциативной памяти и практического интеллекта. Зная, что банан сладкий и связав с этим жест, означающий «сладкий», шимпанзе пытается выразить своё желание съесть этот банан. Слово тут используется не как символ, указывающий на значение, а как стимул, ассоциирующийся с тем или иным событием либо свойством. Всё это лишь внешне напоминает использование языка, тогда как в действительности не имеет с ним ничего общего. Для обезьяны слово остаётся мёртвым грузом, набором шумов, она обращается с ним не как с событием своего внутреннего мира, а как с внешним стимулом, частью практической ситуации, рабом которой она является.