Амин Рамин - Язык, буквы, имена

Почему так происходит? Потому что для этих языков очень важны такие категории, как «известное» и «неизвестное». В соответствии с этими категориями они делят реальность. А потому у них картина времени построена совершенно иначе, нежели у нас. В языке аймара прошлое – это то, что лежит впереди, перед нами, а будущее – то, что находится позади нас. Так, выражение nayra mara , подразумевающее прошедший, последний год, буквально означает «год впереди». Если попытаться понять логику этого, то такое необычное деление связано с тем, что «прошлое» означает «известное», а поскольку оно уже ясно и понятно, то в этих языках оно осмысляется так, как будто «лежит перед нами». Будущее же ещё неизвестно и непонятно, а потому оно понимается как «находящееся сзади», «за спиной», то есть в неизвестной области.

С грамматической точки зрения весьма своеобразными являются изолирующие языки, то есть такие, в которых очень мало грамматических категорий – нет времени, падежа, числа, рода. Это китайский, вьетнамский, тайский. Слова в таких языках не изменяются, напоминая отдельные блоки или атомы. Границы слов совпадают с их корнями, а значения определяются порядком в предложении. Например, китайское слово хао в сию хао («делать добро») является существительным, в хао жень («добрый человек») – прилагательным, а в жень хао во («человек любит меня») – глаголом.

Картина мира в таком языке будет неточной, размытой. Отсюда название, которым их раньше именовали лингвисты – «аморфные». Прочитав классический китайский текст, вы можете не понять, когда это происходило – в настоящем времени, в прошедшем или в будущем, кто является лицом действия – мужчина или женщина. Вы можете догадаться об этом по контексту, а можете и не догадаться. То есть это такой аморфный рисунок, видимый как бы сквозь дымку, похожий на китайскую живопись. Если же посмотреть с точки зрения китайца на наши языки, насыщенные грамматическими формами, то они могут показаться ему некой тюрьмой, сажающей речь за решётку многочисленных правил.

К китайской модели сегодня приближается английский, потому что он тоже находится на пути превращения в изолирующий язык, утраты грамматических категорий. Русский пока ещё далёк от этого, он в наибольшей степени сохранил сложную грамматическую структуру, свойственную индоевропейскому праязыку. Но он также упрощается, некоторые грамматические категории отпадают. Возьмём строки Пушкина:

«Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной:

Напоминают мне оне

Другую жизнь и берег дальний».

Что такое «оне»? Это форма множественного числа женского рода, которая исчезла из русского языка, осталось только «они» – как для женщин, так и для мужчин. А во время Пушкина эта форма существовала и использовалась. Ещё недавно в русском языке был седьмой падеж, который тоже исчез, когда-то имелось двойственное число, которое, как и в арабском, образовывалось с помощью суффикса «а». Оно до сих пор сохранилось в таких словах, как глаза, бока, рога, берега. Это именно форма двойственного числа, потому что во множественном мы должны были бы сказать глазы, боки, роги, береги.

Вообще в лингвистике есть теория синусоиды, согласно которой языки движутся от сложности к упрощению, а потом опять от упрощения ко сложности. Например, фарси, который в древности был морфологически очень сложным языком, затем сильно упростился по «английской» модели, а сегодня, судя по всему, наращивает новую сложность.

Итак, язык содержит в себе некий код, некую сетку, которую он принудительно накладывает на речь любого, кто говорит на нём. В каждом данном языке вы можете выражать свои мысль только так, а не иначе, только под определённым углом.

Как мы уже упоминали, сложность в освоении других языков связана как раз с тем, что мы привыкли именно к картине мира нашего родного языка, к тому, как он делит реальность. Если в изучаемом языке будут какие-то грамматические категории, которых нет в нашем родном, то они станут казаться нам избыточными и лишними, тогда как для носителей того языка они совершенно естественны. Со школьных времён все мы помним, каким кошмаром нам представлялась временная система английских глаголов: мы не понимали, зачем это вообще нужно, зачем все эти ужасные «завершённое в прошедшем» и «длительное в настоящем», потому что в русском языке с его простой временной системой этого нет.

И наоборот, изучив язык, в котором отсутствует категория рода, мы не сможет избавиться от ощущения, что нам чего-то не хватает. Англичанину же, изучившему русский, будет недоставать как раз привычной системы времён, и он станет страдать от отсутствия того самого «плюсквамперфекта».