Алёшка Емельянов - Бесконечность

Вот так, просидев и помочь не сумев,

увязла я в скорби, годах и безвольи.

Из глины и палок отстроив дом-хлев,

осталась в плену у ветров среди поля.

Вокруг нет дорог, очень мало лесов,

а цены на уголь – почти как алмазы.

Осталось три пары беднейших дворов,

которые гаснут, стареют по часу.

Промёрзшие стены топлю кизяком,

внимаю радийным прогнозам погоды.

Седины покрыты узорным платком,

который шит ради тепла, а не моды.

В далёкую глушь не добрался жених.

Поэтому я и одна, без ребёнка.

Лишь две фотографии мёртвых родных.

Спасает навоз от коров, поросёнка.

Какой благодатный покой!

Тепло одеяльных нарядов.

Рассвет золотисто-цветной.

Сопящая мордочка рядом.

Лицо, как икона в тиши.

В него лишь с недавнего верю.

За тюлем, стеклом этажи.

Над нами цветочность материй.

Высокие пики квартир.

Рядами леса вавилонов.

А в нашем мирке милый мир.

Мы – рыбки в прозрачном затоне.

Забавный домашний пейзаж.

Пока бескофейность посуды.

Любовно-простой антураж.

Осенне-весеннее чудо…

Наталии Воронцовой

Мои достиженья – готовка на кухне,

где чистка, порезка, поджарка и пар.

Я – кухарь для новой солдатской коммуны.

Я – повар армейский, простой кулинар.

Я стряпаю кушанья целыми днями,

ваяю домашние блюда бойцам,

имею я дружбу со всеми парнями,

с душой кашеварю погонным отцам.

Я – мирный боец и почти безоружный.

Коль надо, топор превращу в томагавк.

Мне пара приёмов, ударов не чужды.

В атаку сумею погнаться стремглав.

Порой я рыбак и охотник с исканьем.

Балую солдат чрез уменье и пот.

Всегда гарантирую свежесть питанья

и полную сытость повстанческих рот…

Безжалостный выродок множит приказы

о новых атаках, убийствах, стрельбе,

о пытках, резне и пусканиях газов,

о казнях и более шквальной пальбе.

Ему не хватает владений, быть может?

Ему недостаточно глупых рабов?

Ему к барабанам ещё надо кожи?

Ему мало мёртвых, разбитых домов?

Он, думаю, верит в чертей и шаманов,

хотя у церквей и в соборах больших

на службах со свечкой средь чудо-тумана

стоял умудрённо, используя миг.

Недавно прилюдно отверг все основы,

борьбу развязав против ближних мирян.

Сегодня, в великую Пасху Христову,

летят войсковые снаряды в славян…

Бушует царёк местечковый,

грозится работы лишить,

шумит, угрожает бедово,

стараясь все беды пришить,

твердит, что не выдаст зарплату,

вверяет любую вину,

гремит, что не стою оклада,

ругает, что труд не тяну,

буянит базарною бабкой,

кричит, как душевнобольной,

рычит разозлённою шавкой,

неистово брызжет слюной,

творит безобразье свободно,

наводит раздор и скандал…

А всё потому, что сегодня

на пару минут опоздал…

Куски запечённого мяса

и цельные туши в золе,

улитку висящего глаза,

отсутствие зубьев в десне,

кровавые лужи, как поймы,

посевы отстрелянных гильз,

убитые сплошь и обоймы,

горелый сраженческий низ,

разбито-слетевшие башни,

каркасы сгоревших машин,

разрывы и месиво пашен,

обломки, куски половин,

воронки от мин среди поля,

пришедше-ушедшую смерть

я вижу в стекло лобовое,

а лучше б в него не смотреть…

Над кладбищем дождь и осенние тучи.

Терновый навес из угрюмой грозы

венчает народный, печальнейший случай.

На травах потёки и бисер росы.

Небесные струи, как длинные гвозди,

вбиваются громом в могилу и грязь,

пока ожидают остывшего гостя,

какой не откроет ореховых глаз.

Ручьи проникают в земельную сдобу,

втекают и полнят нутро берегов,

вливаются в лодку багряного гроба,

какой на телеге качается вновь.

Ветра направляют к пучине упрямо.

Он скоро причалит и встанет на твердь.

А после трясинный обрыв этой ямы

проглотит невинную жертву и смерть…

Волшебные чары светлы и нежны.

Красоты парадны, естественны, сыты.

Слова любомудры, метки и важны.

Фигура, как стан молодой Афродиты.

Хозяйственна, будто бы Веста-жена.

Ремесленность рук – похвала, да и только!

На ней супер-проба и супер-цена!

Управится с лошадью, членом, иголкой.

Весёлость ума оживляет, цветёт.