Дэвид Эдмондс - Убили бы вы толстяка? Задача о вагонетке - что такое хорошо и что такое плохо?

Это означает, что дело здесь еще в чем-то. Второй фактор, как объясняет Грин, напрямую соответствует учению о двойном последствии. Мы в меньшей степени готовы причинить кому-то вред намеренно, когда он является средством для желаемой цели, чем причинить вред, оказывающийся попросту побочным последствием. Два этих фактора — физический контакт и намерение причинить вред — «по отдельности не оказывают воздействия или же оказывают лишь небольшое воздействие, однако вместе они дают эффект, значительно превышающий сумму их отдельных эффектов. Это похоже на взаимодействие медицинских препаратов: когда вы принимаете препарат А, все нормально, и то же самое можно сказать о препарате B, но когда вы принимаете их вместе, происходит взрыв!» [168] Из интервью с Дж. Грином для сериала BBC World Service «Would you Kill the Big Guy?». . Толкнуть толстяка — это действие, в котором физический акт сочетается с намерением причинить вред, и результатом оказывается эмоциональный всплеск.

У Грина есть убедительное, хотя и спекулятивное, эволюционное объяснение того странного морального различия, которое люди подсознательно проводят между применением собственных мускулов и переводом стрелки. Мы испытываем особое отвращение к ущербу, который мог бы причиняться в той среде, к которой мы эволюционно приспособлены. Мы развивались в среде, в которой мы непосредственно взаимодействовали с другими людьми, то есть за счет силы, которую давали наши мускулы. Применение мускулатуры для того, чтобы столкнуть другого человека, — это явное указание на насилие, а по очевидным причинам насилия стремятся по возможности избегать.

Эти эксперименты сосредоточены на моральных суждениях, а не на поведении, не на том, как действительно поступают люди. Однако суждение и поведение связаны друг с другом. И независимо от того, принимаем ли мы эволюционное объяснение Грина, психология убийства имеет большее значение за пределами академической вагонеткологии. Небо над Пакистаном и Афганистаном сегодня постоянно бороздят беспилотные летательные аппараты США, дроны, которыми управляют сидящие за тысячи миль в Америке люди, обычно относительно молодые. По оценкам, к 2011 году в одном только Пакистане за семь лет американскими дронами было убито около 2680 человек [169] Данные «New America Foundation». . Дроны являют собой будущее военного дела: в настоящее время некоторые из них используются для разведки, тогда как другие — для атак на людей и укрепления. Ответ на вопрос, как именно нам легче убивать — джойстиком или ударом штыка в горло, сам по себе был бы нейтральным в моральном смысле открытием. В конце концов, если мы воюем со смертельно опасным врагом, возможно, нашим солдатам, которым надо его уничтожить, хорошо бы испытывать поменьше угрызений совести. Но если верно то, что нам проще убивать, нажимая на кнопку, а не размахивая штыком, а это, судя по всему, и в самом деле так, тогда нам нужно знать об этом.

Этот спор выходит на более широкое обсуждение вопроса о том, насколько соответствует наша этическая оснастка, предоставленная эволюцией, современной эпохе. Философы, особенно утилитаристского направления, подчеркивали следующее явное противоречие. Если мы проходим мимо мелкого пруда, в котором замечаем тонущего ребенка, большинство из нас инстинктивно прыгнет в пруд, чтобы спасти его. Мы бы поступили так даже в том случае, если бы были одеты в дорогой костюм. И были бы возмущены, если бы какой-нибудь наблюдатель стоял у пруда и смотрел, как тонет ребенок, а потом бы объяснил, что он никак не мог нырнуть в пруд, поскольку на нем пиджак Версаче стоимостью в 500 долларов. Однако в то же время немногие из нас отвечают на письма благотворительных организаций, в которых говорится, что похожие суммы денег могли бы спасти жизнь людям на другом конце света.

Нет какого-то особого этического различия между спасением незнакомца, которого мы видим, и спасением незнакомца на другом конце света. Однако существует правдоподобное эволюционное объяснение этих наших разнящихся реакций. Современный человеческий мозг развивался тогда, когда люди были охотниками и собирателями, жившими небольшими группами в 100–150 человек. Преимущество (в смысле эволюции) давала забота о собственном потомстве и потомстве тех немногих людей, с которыми мы сотрудничали. Мы не желали знать, да нам это было и не нужно, о том, что происходит на другом конце горы, равнины или озера. Сегодня же технология обеспечивает нас мгновенными новостями о катастрофах в самых разных частях света. Поэтому вряд ли удивительно то, что мы столь неохотно отвечаем на подобные события, хотя в моральном плане это и нельзя оправдать. Питер Сингер приводит следующий пример, напоминающий сценарии с вагонетками: