Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

«Мальвиде фон Мейзенбуг

Лугано, утро воскресенья [13 мая 1877 года]

Человеческое ничтожество в морских путешествиях ужасно и в то же время по сути комично – примерно так, как это мне видится с моей головной болью, которая ничуть не мешает находиться в прямо-таки цветущем физическом состоянии. Словом, сегодня у меня снова настрой “бодрого инвалида”, меж тем как на корабле мной безраздельно владели черные мысли, и касательно самоубийства я раздумывал только о том, где бы найти место поглубже, чтобы меня не выудили тотчас же, вынудив вдобавок уплатить моим спасателям дань благодарности в виде груды золота… Я был в самых сильных очках и с недоверием поглядывал на каждого. Таможенная лодка немедленно приблизилась, но самое главное – надписать багаж для железной дороги – я забыл.

И вот мы уже отправляемся дальше, в мифический отель “Националь”, с двумя мошенниками на ко́злах, которые изо всех сил пытаются ссадить меня у какой-то жалкой траттории. Мой багаж при этом все время в чужих руках – передо мной всю дорогу, пыхтя, бежал человек с моим чемоданом… Прибытие в гостиницу было ужасно: целая свора бездельников желала, чтобы им заплатили… Когда я под сильным дождем проезжал швейцарскую границу, сверкнула яркая молния с громовым раскатом. Я счел это за доброе предзнаменование; не скрою и того, что по мере приближения к горам мое самочувствие становилось все лучше» [38] Пер. И. А. Эбаноидзе. .

Однако он ошибался. В Швейцарии у него было мало поводов смеяться над собой. Мягкий итальянский климат не оказал, как планировалось, волшебного целительного воздействия на его здоровье, и, хотя общество на вилле Рубиначчи было приемлемым и интеллектуально стимулирующим, написать книгу не удалось. Поскольку «Несвоевременные размышления» не только не привели к возрождению германской культуры, но и не продавались (рекордом продаж было около девяноста экземпляров «Рихарда Вагнера в Байрёйте», проданных тысячной аудитории первого Байрёйтского фестиваля), он написал своему издателю Шмайцнеру: «Не посчитать ли нам “Несвоевременные размышления” законченными?» [1] Шмайцнер возражал, но Ницше отказался от исходного и довольно беспорядочного списка тем для «Размышлений» и уже сосредоточился на новой книге, идеи которой оформились в Клингенбрюнне, пока он позволял себе краткую передышку от Байрёйта. Названия «Лемех» и «Свободный ум» были отвергнуты в пользу названия «Человеческое, слишком человеческое» с подзаголовком «Книга для свободных умов». Он называл книгу памятником кризису. Ее предмет – состояние человека. Ее путеводная звезда – разум. Ее язык не жесткий, дидактичный, хвастливый или туманный, но прозрачный, элегантный и доходящий до каждого. Это едва ли не самая любимая его книга.

Повсюду он видел, что ни Просвещение, ни романтизм не способны заполнить брешь, оставшуюся после коллапса традиционного мышления. Необходимо было начать с нуля – без «схем и отшельнической игры в тени». В его случае – без ностальгического прославления культуры Древней Греции, без Шопенгауэра, Вагнера, разделения мира на волю и представление. Книга знаменует его обращение из филолога и культуролога в полемисты. Эта книга написана не для философов, но для вопрошающих душ, желающих рассматривать культурные, общественные, политические, художественные, религиозные, философские, моральные и научные вопросы без предубеждений, аксиом и других фикций, которые на протяжении веков ограничивали подлинную свободу мысли. Он будет исследовать мир феноменов глазами Вольтера, признав, что ноуменальный мир не только недоступен, но и не имеет критического значения для человека. Он станет свободным духом – овладевшим собой наследником Просвещения. Это намерение он подтвердил уже на титульной странице, посвятив книгу Вольтеру. Это был демонстративный акт неповиновения Вагнеру.

Книгу он разделил на несколько частей:

О первых и последних вещах

К истории моральных чувств

Религиозная жизнь

Из души художников и писателей

Признаки высшей и низшей культуры

Человек в общении

Женщина и дитя

Взгляд на государство

Человек наедине с собой

Среди друзей: Эпилог

Каждая часть состояла из пронумерованных афоризмов или афористических абзацев. «О первых и последних вещах» сразу же начинается с указания на врожденный дефект мышления всех философов прошлого: они рассматривали человеческую природу как aeterna veritas – вечную истину. Человек казался им неизменным среди всех житейских бурь, надежной мерой всех вещей. «Однако всё, что философ высказывает о человеке, есть, в сущности, не что иное, как свидетельство о человеке весьма ограниченного промежутка времени» [2]. Человек развивается. Вечных фактов не существует, как нет и абсолютных истин. Все самое важное в человеческом развитии произошло еще в первобытные времена, задолго до тех 4000 лет, с которыми мы более или менее знакомы. За это время человек, вероятно, не особенно изменился. «Философ же видит “инстинкты” в современном человеке и признает, что они принадлежат к неизменным фактам человеческой жизни и в этом смысле образуют даже ключ к пониманию мира вообще» [3]. Но антропоморфизм и антропоцентричность не помогают понять мир.