Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

На Рождество 1869 года Ницше снова пригласили в Трибшен. Он был единственным посторонним, единственным гостем. Такого Рождества у него еще не было.

Вагнер и Козима соблюдали сложные рождественские ритуалы. Козима была ревностной католичкой, а Вагнер – известным атеистом, но год за годом они объединяли усилия ради детей. В сочельник они воссоздавали старинную немецкую историю о святом Николае, приносящем дары, и Кнехте Рупрехте, грозящем выпороть или похитить шаловливых и непослушных детей.

Ницше помог Козиме устроить сцену для постановки ритуального действа. Они вместе украсили елку. Когда все было готово, няня Гермина побежала к детям, чтобы сообщить, что слышала такой рев! Затем появился Вагнер в костюме Кнехта Рупрехта. Он ревел изо всех сил и сеял панику. Постепенно детей успокоили подарками – орехами, на золочение которых Козима потратила большую часть декабря. Появился младенец Христос, что отвлекло детей от загадочного исчезновения отца. Наступила тишина, и в таинственной атмосфере младенец Христос поманил их к себе на галерею по темной лестнице. Все домочадцы последовали молчаливой процессией. Наконец они дошли до елки, чудесно освещенной свечами. Произошел обмен подарками, и Козима помолилась вместе с детьми.

Следующая неделя, судя по всему, была отмечена высшим счастьем и наибольшей интимностью между Ницше и Козимой. Ее дневник обрывается на 26 декабря и возобновляется лишь 3 января записью о том, что она позабыла о дневнике на целую неделю, большую часть которой провела вместе с профессором Ницше; вчера же он уехал.

18 июля 1870 года брак Козимы с фон Бюловом наконец-то удалось расторгнуть. Ницше был приглашен свидетелем на ее свадьбу с Вагнером, которая состоялась в протестантской церкви Люцерна 25 августа, но не смог присутствовать. К тому времени разразилась война между Германией и Францией, как и опасались Ницше и Якоб Буркхардт.

Когда Франция Наполеона III 10 июля 1870 года объявила войну бисмарковской Пруссии, Ницше был в Базеле и лежал в постели с растяжением лодыжки. За ним ухаживала его сестра Элизабет. Естественным было бы отправить ее обратно к матери в Наумбург, но это оказалось и небезопасно, и невозможно в условиях хаоса, последовавшего сразу за объявлением войны.

«19 июля была объявлена война, – писала Элизабет, – и с того времени в Базеле начался совершенно невероятный переполох. Откуда-то так и посыпались французские и немецкие путешественники, спешившие присоединиться к своим полкам. В течение недели прибывающим толпам было почти невозможно найти в Базеле хоть какой-то приют на ночь. Железнодорожные вокзалы каждой ночью были переполнены, а те, кому не под силу было выносить удушливый воздух, нанимали на всю ночь пролетки» [16].

Ницше вместе с Элизабет нанес краткий визит в Трибшен, после чего они направились к горе Аксенштейн. Там они остановились в большом отеле. Обдумывая свое будущее, он написал статью «Дионисийское мировоззрение» (Die dionysische Weltanschauung), где применил философию Шопенгауэра к духу древнегреческой трагедии, а кроме того, набросал несколько черновиков письма президенту образовательного совета Базеля: «Учитывая текущее состояние дел в Германии, вы не будете удивлены моей просьбой отставить меня от своих обязанностей ради возвращения на родину. Именно это я и прошу вас устроить, договорившись о моем отсутствии в последние недели летнего семестра с досточтимым образовательным советом Базеля. Мое здоровье сейчас настолько улучшилось, что я могу без опасений послужить своим соотечественникам либо как солдат, либо как сотрудник санитарной службы… перед лицом ужасных стонов моей родины, призывающей всех немцев выполнять свои обязанности немцев , вынужден признаться, что выполняю свои обязательства перед Базельским университетом с болезненной неохотой… И хотел бы я посмотреть на швейцарца, который с радостью оставался бы на своем посту в подобных обстоятельствах…» Последнее предложение из чистового письма было вычеркнуто [17].

9 августа он написал Козиме, рассказывая о своем намерении отправиться на войну. Она в тот же день ответила, что, по ее мнению, отправляться добровольцем еще слишком рано, а сотня добрых сигар, например, будет армии более полезна, чем присутствие дилетанта. Это был образец ее обычной живости реакции, которая заставляла Ницше и Вагнера боготворить ее и падать к ее ногам.

Университетские власти отпустили его лишь на том условии, что поскольку он уже практически является гражданином Швейцарии, то не вернется в свой полк, а останется нонкомбатантом и вступит в санитарную службу.