Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

Долгий путь архива Ницше в стан нацистов начался в межвоенный период Веймарской республики (1918–1933 годы), когда Германия бурлила негодованием из-за унизительного поражения в Первой мировой войне, переживая ужасающую Великую депрессию, страдая от гиперинфляции и шестимиллионной безработицы. В эти же годы начался рост коммунистических и национал-социалистических экстремистских политических течений.

В годы Веймарской республики архив оказался в центре политики, поскольку Элизабет активно привечала национал-социалистов, чей агрессивный национализм и антисемитизм был ей близок. Руководителем архива стал Макс Элер. Элер был кадровым офицером, который вернулся с Первой мировой войны, тяжело переживая поражение Германии, и вступил в Национал-социалистическую партию. Позицию руководителя архива он занимал до самого падения Гитлера.

Стараниями Элизабет и Элера архив заполонили национал-социалисты, которые были готовы переписать идеологию своей партии от имени Ницше. Вилла Зильберблик превратилась в гнездо ядовитых тарантулов, появление которых Ницше предвидел. Предостерегая от этого, он писал в «Так говорил Заратустра»:

«Друзья мои, я не хочу, чтобы меня смешивали или ставили наравне с ними. Есть такие, что проповедуют мое учение о жизни – и в то же время они… тарантулы. “По-нашему, справедливость будет именно в том, чтобы мир был полон грозами нашего мщения” – так говорят они между собою… На вдохновенных похожи они; но не сердце вдохновляет их – а месть. И если они становятся утонченными и холодными, это не ум, а зависть делает их утонченными и холодными. Их зависть приводит их даже на путь мыслителей; и в том отличительная черта их зависти… В каждой жалобе их звучит мщение, в каждой похвале их есть желание причинить страдание; и быть судьями кажется им блаженством. Но я советую вам, друзья мои: не доверяйте никому, в ком сильно стремление наказывать! Это – народ плохого сорта и происхождения; на их лицах виден палач и ищейка» [37].

Тарантулы, все как один занимавшие высокие посты, были назначены редакторами или членами комитета архива. Среди них был Карл Август Эмге, профессор философии права в Йенском университете, будущий нацистский министр Тюрингского правительства, чья подпись стояла под декларацией трех сотен университетских профессоров, поддержавших Гитлера в марте 1933 года. Другим редактором был философ Освальд Шпенглер, исказивший идеи Ницше пагубным взглядом сквозь призму социал-дарвинизма: теория Дарвина об эволюционном отборе и выживании наиболее приспособленных выродилась в утверждение о превосходстве немецкой расы, оправдание евгеники и, наконец, «окончательное решение еврейского вопроса». Понятия «сверхчеловек» и «мораль господ» стали для Шпенглера настоящими подарками. Гарри Кесслер закипал от ярости при мысли, что такая посредственность стала членом архива, равно как и от бесконечно извергаемого Шпенглером потока пошлостей и трюизмов.

Альфред Боймлер, профессор философии Дрезденского и Берлинского университетов, занимался подготовкой к новому изданию текстов Ницше, включая очередную редакцию «Воли к власти», которая выглядела так, будто текст был написан самим философом. Боймлер возглавлял отдел точных и гуманитарных наук в департаменте идеологического надзора за образованием под началом Альфреда Розенберга [38], который издавал школьные учебники, содержавшие теории о расовой чистоте и чистоте крови. Существует мнение, что имя Ницше оказалось запятнанным связью с Гитлером в наибольшей степени стараниями Боймлера [39].

Именно Боймлер осуществлял надзор за печально известным сожжением книг в Берлине. За несколько дней до этого философ Мартин Хайдеггер вступил в нацистскую партию на публичной церемонии, где было полным-полно свастик. С трибуны он поддержал нацификацию университетов и призвал продолжать книгосожжение по всей стране [40]. Хайдеггер, как и Боймлер, стал редактором архива. Они вместе пришли к мнению, что ранее опубликованные работы Ницше можно не принимать во внимание, потому что его настоящая философия якобы содержится только в Nachlass – литературном наследии, которое Элизабет уже успела переделать по своему усмотрению. Возвышение Nachlass до статуса Священного Писания стало сигналом к тому, чтобы философы и редакторы архива начали вырезать и вставлять отдельные фрагменты в поддержку собственных идей.

Гарри Кесслер в смятении наблюдал за ними: «В архиве любой, начиная со швейцара и до руководителя, – нацист. От этого хочется рыдать… через открытую дверь можно разглядеть диван, на котором я последний раз видел Ницше сидящим, словно недужный орел… Таинственная, непостижимая Германия» [41].