Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

Проблемы начались на подъезде к Новаре, где им пришлось три часа ждать пересадки. Ницше желал обратиться к толпе с речью и заключить в объятия своих верноподданных, но умудренный опытом дантист сумел убедить его, что такому великому человеку пристало сохранять инкогнито.

Пока его бреду подыгрывали, Ницше был кроток, как младенец, но даже в этом случае ход его мыслей внезапно мог измениться, после чего какой-нибудь бессвязный обрывок ассоциаций прорывался наружу. Если сопровождающие не догадывались, о чем идет речь, больной приходил в ярость. Чтобы успокоить Ницше, на ночь ему пришлось дать хлорала. Поезд разрывал темноту тоннеля Сен-Готард под Альпами, и Овербек слышал голос Нишце, чисто и внятно декламирующий «Венецию» – стихотворение, включенное в обе последние книги, «Ecce Homo» и «Ницше contra Вагнер»:

В Базеле их ждал экипаж. В лучшие дни, до болезни, Ницше бывал во Фридматте, психиатрическом госпитале Базельского университета, и был знаком с его директором, профессором Вилле. Но, зайдя внутрь, он не выказал ни малейших признаков узнавания. Овербек не представил мужчин друг другу, опасаясь, что Ницше поймет, что его обманом заманили в лечебницу. Тем не менее Ницше царственно поинтересовался, кто этот человек. То, что их не представили, показалось ему непристойным. После того как больному сообщили имя профессора, Ницше приветствовал его с большой учтивостью, без малейшего усилия прекратил разыгрывать из себя королевскую особу и углубился в ясные и детальные воспоминания о беседе, которую они несколько лет назад вели о религиозном фанатике Адольфе Фишере.

За этим профессиональным разговором Ницше совершенно позабыл об Овербеке. Для того попросту не осталось места в обсуждении деталей медицинского обследования и психиатрической экспертизы.

Когда Ницше уводили, он пообещал: «Завтра, добрые люди, я ради вас позабочусь о самой прекрасной погоде».

На завтрак он набросился с голодной яростью. В записях отмечено, что ему очень понравилась ванна. Ницше провел в клинике восемь дней, пока его обследовали для постановки диагноза.

«У пациента здоровое, хорошо развитое тело. Мускулистый. Широкогрудый. Сердцебиение не ускоренное, в норме. Средний пульс 70 ударов в минуту. Диспаратность зрачков, правый расширен сильнее, чем левый, реакция на свет замедленна. Язык сильно обложен. Коленный рефлекс преувеличен. Моча чистая, кислая, белок и сахар не обнаружены.

Пациент часто интересуется женщинами. Заявляет, что всю прошлую неделю проболел и нередко страдает от серьезных мигреней. Кроме того, пациент сообщил, что несколько раз с ним случались приступы, во время которых он чувствовал себя исключительно хорошо, находился в экзальтированном состоянии. Во время этих приступов ему хотелось обнимать и целовать каждого встречного, карабкаться на стены. Привлечь внимание пациента к конкретным вещам очень сложно: на вопросы он или не отвечает вовсе, или его ответы фрагментарны и обрывочны.

Тремора и нарушений речи не наблюдается. Речь непрерывная, спутанная, без логической связи, не останавливается даже ночью. Пациент часто пребывает в состоянии маниакального возбуждения, зациклен на приапическом контексте. Видит галлюцинации, что в его комнате находятся проститутки.

Иногда больной способен общаться нормально, но все быстро скатывается в шутовство, танцы, сумбур и галлюцинации. Периодически начинает петь, исполнять йодли и просто вопить.

11 января 1889 года. Всю ночь пациент провел без сна, непрерывно разговаривая, несколько раз вставал, чтобы почистить зубы и т. д. К утру был полностью истощен. Вечером, на прогулке, находился в состоянии постоянного моторного возбуждения, швырял шляпу и периодически бросался на землю. Речь спутанная, регулярно обвиняет себя в том, что разрушил чьи-то судьбы.

12 января 1889 года. После введения сульфонала пациент проспал четыре или пять часов, периодически просыпаясь. Когда его спросили о самочувствии, ответил, что чувствует себя настолько великолепно, что может выразить это только в музыке».

Через восемь дней наблюдения за пациентом удалось установить некую закономерность. Если больной соблюдал постельный режим, то постепенно успокаивался. Разрешение вставать усиливало маниакальное, буйное, разрушительное поведение. В помещении больной изливал свою ярость словесно: aggravato fortissimo. На улице это состояние приобретало более выраженные физические проявления: пациент начинал рвать на себе одежду и бросаться на землю.