Александр Марков - Теории современного искусства

Толстой также доказал, что неправильно объяснять историю какой-то одной механической причиной, вроде вируса, который вызвал насморк полководца. Но так же неправильно объяснять и работу лаборатории как простым наличием заказа, так и просто наличием предмета исследований, вроде вируса. Правильнее мыслить лабораторию как узел, который должен быть похож на школу и министерство, чтобы приобретать новых работников и нравиться министрам, но также похож и на саму природу, чтобы ее исследовать, но также — и на старых естествоиспытателей, чтобы набраться солидности, на фирму, чтобы привлекать не только настоящие, но и незримые капиталы репутации, на газету, чтобы уметь говорить о создаваемом быстро, на транспорт, чтобы уметь еще быстрее о создаваемом думать. Такова настоящая лаборатория, везде и нигде, всё и сразу, похожая на всех и всему чужая.

Существуют близкие этой концепции направления в социологии, в частности, «рамочный анализ» И. Гоффмана. Недавно в русском переводе вышла его книга «Тотальные институты» (1961), посвященная различным институтам, претендующим на человека целиком, как армия. Гоффман исследовал правила входа и выхода из этих институтов, как эти правила влияют на восприятие прошлого человека, который в такой институт поступает, и будущего человека, который из него выходит. Возьмем, к примеру, психиатрическую больницу. Для ее врачей все пациенты одинаково нуждаются в лечении, независимо от того, какие обстоятельства сделались причиной их психического расстройства: как слесарь должен уметь починить любой кран, даже нестандартный, так и психиатрическая больница должна вылечить человека независимо от расы, пола или возраста. Но сами пациенты не чувствуют, что им всем оказывают равно справедливую услугу: наоборот, они оказываются помещены в стационар часто насильственно, а по выходе из заведения оказываются стигматизированы. Так происходит конфликт двух «рамок»: с одной стороны, профессиональной медицины как починки и возвращения к норме, и, с другой стороны, тотального института психиатрии как чего-то исключительного, по стыдного для пациентов, внушающего тревогу. Гоффман смотрит на психиатрию просто как на некий пример социальных отношений, не как потом Фуко или Базалья, боровшиеся за права пациентов, и думает, как можно сдержать развитие конфликта. Во «фреймовой» теории Гоффмана важно просто назвать вещи своими именами, понять, какая рамка какие действия и решения определяет, тогда как STS имеет дело вовсе не с тотальными, а с вполне подвижными институтами, границы которых, а не только рамки, уже отчасти известны.

Для понимания современных теорий искусства важен системный анализ Никласа Лумана. Луман рассуждал примерно так: я никогда не знаю, как сложатся действия другого, например, выполнит другой мое задание немедленно или с задержкой. Даже если я скажу, что задание надо выполнять немедленно, все равно это «немедленно» может быть понято по-разному. Другой тоже до конца не знает, как я буду действовать, например, применю я санкцию за невыполнение задания сейчас или с отсрочкой. Возникает так называемая «двойная контингентность», двойная непредрешенность.

Луман доказывал, что любые социальные системы направлены на снижение этой неопределенности, будь то язык, или штатное расписание, или правила вежливости, или полиция. Но как заметил современный гонконгский философ Юк Хуэй, система Лумана кончается там, где начинается кибернетика: скажем, сколь ни была совершенна система Китая, где воспитание и бюрократическая деятельность объединялись, во время опиумных войн она не выдержала столкновения с управляемой техникой европейцев, со своеобразной кибернетикой, искусством управлять орудиями так, что даже если какое- то орудие окажется отрезанным от системы, оно будет действовать самостоятельно (только Мао стал учить всех быть командирами и комиссарами). На основании этих наблюдений Юк Хуэй предложил свою науку и одновременно художественную практику, «органологию», которая противостоит как наивному идеализму, в котором наука всегда учит правильным вещам, так и наивному материализму, в котором эволюция техники представляется простым продолжением эволюции материи. Оба эти подхода не раскрывают специфику техники, сводя ее просто к «фигуре», оторвавшейся от «фона», например, к метафоре человеческой мощи или к образу политической власти. Органология должна вернуть фигуру фону, иначе говоря, осмыслить технику как способ производства новых инструментов видения ситуации, и искусство поможет лучше настроить эти инструменты.