Питер Сингер - Гегель - краткое введение

Значит, готовность греков делать все на благо общества как целого шла изнутри. Можно предположить, что греки были свободны в том смысле, в каком представители Восточного мира не были. Поступая именно так, они руководствовались собственным желанием, а не внешними требованиями. И все же Гегель считает, что греки не были совершенно свободны как раз потому, что мотивация их поступков была такой ес­тественной. Во всем, что является результатом привычек и обычаев, привитых человеку с детства, разум не участвует. Делая что-либо по привычке, я не думаю. Можно сказать, что моими действиями управляют силы, находящиеся вне моей воли: социальное окружение, привившее мне эти при­вычки, — даже если отсутствует деспот, указывающий, что мне следует делать, и мотивы полагаются мной самим.

Признаком зависимости от внешних сил Гегель считает склонность греков обращаться к оракулу перед каждым важ­ным предприятием. Оракул мог давать советы согласно со­стоянию внутренних органов жертвенного животного или какому-либо другому природному явлению, не зависящему от желаний заинтересованных лиц. По-настоящему сво­бодные люди не могли бы позволить, чтобы на принятие важных решений влияли подобные вещи. Они думали бы над дальнейшими действиями самостоятельно, используя собственные интеллектуальные возможности. Разум воз­вышает свободных людей над случайными явлениями при­роды и позволяет им критически относиться к сложившей­ся ситуации и силам, воздействующим на их жизни. Поэто­му нельзя достичь полной свободы без критического разума и критического осмысления происходящего.

Критический подход становится ключом к дальнейшему развитию свободы. Принцип, приписываемый греческому богу Аполлону, указывает грекам путь к такому восприя­тию мира: «Познай себя!». Этот призыв к свободному об­мену мнениями, без давления со стороны традиционных верований, восприняли греческие философы, и особенно Сократ. Взгляды Сократа, как правило, находят выражение в ходе диалога с неким почтенным афинянином, полагаю­щим, что ему отлично известно, что есть благо или справед­ливость. Это «знание» на проверку оказывается просто спо­собностью повторять общее мнение о добродетели или справедливости, и Сократ без труда доказывает, что обще­принятое понятие морали нельзя принимать бездумно, не рассуждая. Например, существует общая точка зрения на справедливость как на такой порядок вещей, при котором каждый получил бы то, что ему причитается. В ответ на это положение Сократ приводит в пример случай с другом, ко­торый одолжил вам оружие, но потом сошел с ума. Вы можете вернуть ему оружие, но будет ли этот поступок действительно справедливым? Таким образом, Сократ подво­дит слушателей к осознанию необходимости критического отношения к привычной морали, которой они всегда при­держивались. При таком подходе разум, а не обществен­ное мнение, выносит окончательное суждение об истине и лжи того или иного утверждения.

Гегель рассматривает принцип, лежащий в основе со­кратовского, рассуждения, как революционную силу, направ­ленную против Афин как государства. Поэтому, продолжа­ет мысль Гегель, смертный приговор, вынесенный Сократу, был закономерен: афиняне осудили смертельного врага тра­диционной морали, на которой было основано все их об­щественное устройство. Однако принцип независимого мышления слишком крепко укоренился в Афинах, чтобы его могла уничтожить смерть одного человека. Со време­нем обвинители Сократа были осуждены, а самого Сократа посмертно признали невиновным. Тем не менее, именно независимый образ мыслей послужил окончательной при­чиной падения Афин. Он знаменует начало конца гречес­кой цивилизации, как важного участника всемирного исто­рического процесса.

В отличие от неосознанного традиционного единства, ле­жащего в основе греческих городов-государств, единство Римской империи, в составе которой были народы, не свя­занные никакими естественными родовыми или другими традиционными связями, поддерживалось строгой дисцип­линой, силой. Поэтому господство Рима на следующем эта­пе мировой истории представляет некоторый возврат к модели деспотического восточного государства, каким была, например, Персия. Но, хотя Гегель, конечно, не представ­лял ход мировой истории, как однородный устойчивый прогресс, тем не менее, история не возвращается назад. Достижения предыдущей эпохи всегда сохраняются в пос­ледующей. Поэтому Гегель внимательно относится к разли­чиям между основными принципами функционирования империи персов и Римской империи. Идеи личности, ее способности мыслить самостоятельно, родившиеся в Древ­ней Греции, не пропали. В самом деле, в политической и правовой системе Римской империи право индивида было одним из фундаментальных понятий. Тем самым в Риме при­знавалась свобода личности, чего никогда не могло бы быть в Персидской империи. Однако вся хитрость состояла в том, что свобода личности признавалась исключительно юри­дически или формально: Гегель называет ее «абстрактной свободой индивидуума». Реальная свобода, допускающая многообразие идей и образов жизни, то есть существова­ние «конкретной индивидуальности», по выражению Геге­ля, жестоко подавлялась Римом. Таким образом, разница между Персидской и Римской империями состояла в сле­дующем: если в первой принцип восточного деспотизма был ничем не ограничен, то во второй одновременно сосу­ществовали противоположные тенденции абсолютизма и идеала индивидуальности. Напряжение между этими явле­ниями не было характерно для Персидской империи, пото­му что идеал индивидуальности еще только должен был развиться. Оно отсутствовало в Греции, потому что, хотя идея индивидуальности уже прозвучала, политическая власть в Греции еще не была достаточно централизован­ной, чтобы ей противостоять.