Улоф Лагеркранц - От Ада до Рая. Книга о Данте и его комедии

Но это не дает нам права утверждать, будто Данте претендовал на то, что ему известно конечное предназначение людей, которых он в своей поэме помещает в Ад. Подобно Стриндбергу он мог сказать, что изображал типаж, а не конкретное лицо. Он клеймил порок, падение нравов, раскол в Италии и в мире. Конкретные примеры были зажженными светильниками, освещавшими путь мысли и фантазии.

Верил ли Данте, что может знать, как складывалась посмертная жизнь персонажей «Комедии», нет ли, – так или иначе остается проблема совести, не затронутая в беседе пилигрима и Каччагвиды. Стриндбергу было достаточно легко убедить себя в собственной правоте, и он без особого труда выносил страдания своих жертв. Конечно, в Ад он их не помещал, однако определил в некое инферно позора, которое будет существовать, пока читаются его книги, и ускользнуть из которого узникам невозможно.

Едва ли Данте верил, что те, кого он поместил в Аду своей поэмы, в «действительности» тоже терзались в подземном мире. Но он безусловно знал, что, поименно называя своих современников как осужденных мукам в разных кругах Ада, он причиняет страдания родным и друзьям. Не мог он оставаться равнодушным и к последствиям того, что, изображая Ад в столь жутких красках, увеличивает в мире страх. Ведь таким образом он признавал, что справедливость соединима с вечными карами.

«Комедия», как я неоднократно подчеркивал, – это рассказ о том, как пилигрим Данте в своем странствии овладевает все более глубоким знанием. В Аду он нередко сострадает грешникам, а стало быть, бунтует против Божия суда. Но в Аду он не только гость, он и сам часть этой юдоли наказаний и мук. Ад – внутри его существа. Оттого-то мысли его и чувства порой путаются, оттого-то он пятнает себя ненавистью и впадает в упрощенчество. Глядя на иных узников, считает их наказание справедливым и держится мрачно и сурово. Перед лицом самых страшных мук его сочувствие умирает.

В Чистилище это смятение чувств утихает. Там открыто вырывается на свет тема, в Аду лишь намеченная. Существует ли вообще Ад? Когда пилигрим и Вергилий прибывают к подножию горы Чистилища, навстречу им выходит Катон.

Слова Катона пробуждают надежду, которая сохраняется на всем протяжении песней «Чистилища».

Композиция поэмы действительно предполагает, что в этот миг вспыхивает надежда. Пилигрим, как некогда Христос, поднялся из подземного мира. Поэт Данте энергично подчеркнул эту параллель, приурочив прибытие в Чистилище, то бишь в новую жизнь, к пасхальному утру. В христианской страстной мистерии вот-вот будет отвален камень от Гроба в Иерусалиме. Печать смерти сломана, и чудо спасения свершилось. Одновременно читатель знает, что лишь верующие в Христа и умершие в примирении с Ним будут спасены. Если он случайно об этом забыл, то, странствуя через Ад, получил наглядное разъяснение данного важнейшего тезиса христианства. В «Монархии» Данте писал, что «никто, как бы он ни был совершенным в моральных и интеллектуальных добродетелях, как по своему характеру, так и по своему поведению, не может спастись без веры; предполагается, что он никогда ничего не слышал о Христе, ибо разум человеческий сам по себе неспособен усмотреть справедливость этого, однако с помощью веры может» [57]. Но Дантово стремление разобраться с этой проблемой без ущерба для своего чувства справедливости слишком велико, чтобы он удовольствовался рассуждениями, которые развивает в «Монархии» и с которыми христианину, ищущему не только покорности веры, но справедливости и чистой совести, трудно примириться. Его вынуждают признать, что люди несут наказание лишь за то, что никогда не слышали о Христе. Вдобавок он должен одобрить и карательный устав, который нормальное человеческое чувство справедливости принять не может. Он понимает, что христианское учение о спасении, возможном лишь одним-единственным путем, ведет – если трактовать его буквально – к чудовищным последствиям. Коль скоро существуют реальный Ад и реальный Рай, всё на земле должно подчиняться этой идее спасения. Здесь заложен корень нетерпимости и кровавых избиений еретиков, о чем так много свидетельств в истории Средневековья.