Константин Пигров - Бытие и возраст. Монография в диалогах

Но они действительно виртуально бессмертны, они действительно не стареют, это те же законсервированные, заспиртованные уродцы, которые существуют внутри. Поразительным образом ситуация избавления, или излечения, или просто выхода из этой фрустрации состоит в том, чтобы указать им, виртуально бессмертным существующим, зацикленным на дурном бессмертии, путь к смерти. Нужно показать им, как дурное бессмертие можно изжить. Отреагирование – это и есть изживание, по сути дела это есть некий геноцид тех законсервированных зародышей. Если же речь идёт о том, что путь к смерти указать нельзя, нельзя указать путь к изменению, это абсолютно точно есть выход в возраст безумия или в тот возраст, который и возрастом не является, так как в нём нет движения времени, нет изменения, нет истории. Мы привыкли печалиться по поводу видимых изменений, происходящих с нами с возрастом. Эта неизбывная тоска, более сильная в женском варианте, но представленная в ослабленной форме и в мужском, – что может быть хуже? А хуже может быть только бессмертие. Бессмертие как преодоление исходной смертности смертного существа указывало бы именно на возраст безумия. Поэтому такое прижизненное бессмертие абсолютно богопротивно. В этом мире бессмертия нет – таков смысл любой религии. И это абсолютно правильная форма религиозного отчаяния.

Бессмертие невозможно здесь, ибо оно противоречит всей подлинности жизни внутри возраста, оно возможно лишь там , в трансценденции, через преображение. Следовательно, наличие возраста – это не просто груз возраста, как это принято говорить, но это величайшая благодать, когда мы со всем подобающим нам несчастьем тем не менее этим даром обладаем. Мы изменимся непременно, и это прекрасно, даже если это изменение состоит в том, что мы постареем и умрём.

К.П.: Страшна смерть, но ещё страшнее мысль и знание, что ты не умрешь – будешь жить вечно.

А. С.: Дауны и животные живут вечно.

К.П.: И счастливые люди, страшно сказать, живут вечно. Мне бы хотелось остановиться на формулировке, которую Александр Куприянович использовал, рассказывая об Анталии: «насыщенность бытия». Говоря о горизонте человеческого существования, я всегда использовал сходный термин, а именно «полнота бытия». В данном примере насыщенность бытия есть та полнота бытия, от которой философ умеет дистанцироваться, посмотреть на неё со стороны. Здесь мы подходим к важной экзистенциальной стороне проблемы возраста – относительности канона человеческого бытия. Есть канон человеческого бытия на примитивном уровне. О нём пишет А. С. Пушкин: «Блажен, кто смолоду был молод, / Блажен, кто вовремя созрел». То есть существует много возрастов, и, сменяя их, мы меняем каноны нашего бытия, нашего Dasein. Например, полнота бытия старости может проявляться в величественности шествования. Значит, Dasein , в отличие от трансцендентального субъекта, ограничен горизонтом смерти и определён возрастным планом. И полностью соответствует духу философской антропологии модерна и постмодерна. И весьма существенна относительность Dasein. Кстати, Г. Г. Галилей, который, по преданию, бросал предметы с Пизанской башни и смотрел, куда они упадут…

А. С.: …освоил всё, что является собственно человеческим, всё остальное уже было ерундой.

К.П.: Помните у 3. Фрейда ребёнок, который выбрасывает катушку, ему её возвращают, а он снова её выбрасывает 103. Это же Г. Галилей!

А. С.: Да, некоторые аутисты не умеют следить за этим – и вот она, роковая черта.

К.П.: Но они могут это сделать с помощью аниматоров. Кстати, это весьма существенная фигура с точки зрения Dasein. Ведь в ней можно найти и смысл образовательного процесса – преподаватель предстает как некий аниматор. И не всегда у него это получается.

А. С.: Нет, аниматор это нечто другое, это странная, неизвестно откуда взявшаяся профессия, которая стала массовой. И теперь они присутствуют даже в универсамах – на детских площадках, – и их становится всё больше.

К.П.: А какого возраста аниматоры – в метафизическом смысле?

А. С.: А в метафизическом смысле анимация – это первая форма упорядоченности творения, ничтожная степень, потому что вслед за анимацией идёт оживотворение, одухотворение и олицетворение. Идея анимации в том, что дальше нам не надо , что нам хватит анимации. Зачем нам остальное? Нам достаточно прыжков через скакалочку, перебрасываний мячом, только при этом нужно непрерывно улыбаться и быть счастливыми. На этом они останавливаются, и в этом символ современного мира. И девочка-даун в данном случае представляет случай, когда эманации ограничиваются данным участком и не проходят дальше.