Константин Пигров - Бытие и возраст. Монография в диалогах

Постоянный как бы фоновый протест молодежи показывает нам функционирование архетипа освобождения, который всегда сопровождает отношения привилегированных и непривилегированных возрастов в цивилизованном обществе. Именно здесь раскрывается сакральный смысл позитивной свободы (по И. Канту), или «свободы для» (по Н. А. Бердяеву), и, соответственно, негативной свободы, или «свободы от». Возникает представление, что в конечном счёте весь смысл взаимоотношения возрастов состоит в борьбе молодёжи за свободу, которая понимается прежде всего в политическом аспекте.

Говоря об отношениях возрастов, мы всё время имели в виду стабильное цивилизованное общество. Как организуются отношения поколений в переходные, или транзитивные, эпохи – в эпохи перемен? Здесь «отцы» теряют свое привилегированное положение. Уже у пророка Исаии читаем в описании гибели Иерусалима: «И дам им отроков в начальники, и дети будут господствовать над ними» (Ис. 3:4–5). Как напоминает эта библейская угроза яркие образы Александра Куприяновича о «диктатуре тинейджеров»!

Новоевропейская цивилизация, в отличие от традиционных обществ, ориентированных на сохранение status quo, есть цивилизация, ориентированная на прогресс, и в целом обнаруживает противоречивые тенденции. С одной стороны, налицо тенденция к тому, чтобы более высоко ставить молодость. С другой стороны, в основе новоевропейской цивилизации лежат установления, наследованные от традиционного общества, призывающие уважать старость. В итоге здесь мы сталкиваемся с двойственной оценкой молодости и старости, поскольку оценки, свойственные традиционному обществу, не уходят полностью, но продолжают сосуществовать с ново-европейскими.

Особая проблема, возникающая в связи с этой установкой на ценность молодости, инфантилизация современного цивилизованного общества. В нецивилизованных обществах человеческий век короток. Люди рано умирают, а потому и рано взрослеют. В связи с инфантилизацией населения цивилизованных стран находится и своеобразное гендерное требование: девушки ждут от своих сверстников большей взрослости. Однако само это требование есть скрытое свидетельство инфантилизации не только мужчин, но и женщин, которые «по-детски» ищут защиты и покровительства и не готовы к тому, чтобы выполнить функции ответственной за семью жены и матери. Американский психолог и психиатр Э. Берн, разделив в каждом человеке существование «родителя», «взрослого» и «реб'нка», дал некоторые основания для анализа феномена нарастающего инфантилизма в современном обществе. Инфантилен тот человек, в котором «родитель» и «взрослый» отступают на второй план, а на первый план выходит «ребёнок» с его импульсивностью, эмоциональностью и т. п. За структурой отношения возрастов Э. Берна стоит, конечно, структура 3. Фрейда с его сверх-я (эквивалентным Родителю), я (эквивалентным Взрослому) и оно (эквивалентным Ребенку) 92.

Таким образом, различные возрасты (возрастные общности), такие как дети, взрослые, молодежь, старики и т. п. выступают как элементы множества, чаще всего парного. Скажем, это «взрослые и молодёжь», которые в русской литературе получили название «отцы и дети». Между элементами этих множеств возникают специфические отношения оппозиции, которые в свою очередь конституируют сами элементы. Главная же оппозиция возрастных общностей заключается в единстве и противопоставлении «отцов» и «детей». Эта оппозиция определяет динамику общественного развития. Между «отцами» и «детьми» возникает фундаментальное отношение взаимной приязни и в то же время вечное соперничество. В европейской цивилизации имеют место и уважение к старикам, и инфантилизация.

К.П.: Напомню, что центральной проблемой философии возраста является фундаментальный вопрос: что такое время ? И мы можем сделать вывод, что время – это по сути и есть возраст. Таким образом, через возраст мы экзистенциально постигаем время. Но существует и другой путь: чтобы понять возраст, нужно обратиться к теме образования, а именно к вопросу о школе.

А. С.: Возраст – это и есть человеческое время в форме его ближайшей данности, возможно, данности наиболее достоверной. И мы видим, что наряду с общей экстраполированностью дисциплинарного времени, когда само время рассматривается как некая безразмерная субстанция, подлежащая членению, то же самое происходит и с возрастом. И мы видим нашу поразительную, фантастическую нечуткость по отношению к возрастным периодам. Например, если в пресловутом племени бороро насчитывается около ста десяти степеней родственных отношений, а у нас их всего восемь (при этом мы не уверены в этих номинациях, постоянно путаем деверя и шурина), это говорит о разломе, упадке основополагающей матрицы схватывания, впрочем, матрицы архаической. Со временем в этом плане дело обстоит ещё более печально, потому что вместо самодостаточных пересекающихся событийностей мы говорим о линейном времени циферблатов, заключающем в себе измерение всего и вся. И отсюда, собственно говоря, следует и объединение возрастов, когда мы уныло перечисляем: младенец, ребёнок, взрослый, старик. И всё?! Ведь ясно же, что здесь должно быть не меньше терминов, чем степеней родства в языке бороро. То есть нам необходимо рассмотреть реальные, но упорно нами невидимые возрастные особенности, которые мы размываем с помощью общих понятий. Эти возрасты по сути представляют собой некую «братскую могилу» существ, которые жили в этом теле. Но почему они не названы по именам? Почему они названы одним и тем же именем, которое принадлежит живущему?