Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

Кавалер. Кажется, господин сенатор согласен: ведь он не возражает. Я же всегда держался правила — не оспаривать полезных мнений. Что у рассудка, как и у сердца, есть своя совесть, что внутреннее чувство руководит честным человеком и хранит его от заблуждений даже в тех вещах, которые, по-видимому, требуют множества предварительных исследований и размышлений, — все это мнения в высшей степени достойные божественной мудрости и делающие честь человеку. Никогда не отрицать полезного, никогда не поддерживать того, что способно принести вред, — это, по моему разумению, священное правило, которое должно руководить людьми, чья профессия, подобно моей, отвлекает их от углубленных штудий. Так что не ждите с моей стороны никаких возражений. И все же, не отрицая того, что чувство во мне уже сделало свой выбор, я по-прежнему просил бы вас, г-н граф, оказать мне любезность и обращаться теперь к моему рассудку.

Граф. Итак, повторяю: никогда я не мог уразуметь того извечного аргумента против Провидения, который основан на несчастий праведных и благоденствии злых. Если бы добрый человек страдал именно потому, что он добр, а злодею сопутствовал успех именно потому, что он злодей, тогда этот довод был бы несокрушим. Он падает, как только мы предположим, что благо и зло распределяются между всеми людьми безразличным образом. Но ведь ложные мнения подобны фальшивой монете: сначала ее чеканят крупные злоумышленники, а затем расходуют честные люди, которые, не ведая, что творят, продолжают преступное действие. Именно неверие и подняло первым столько шума вокруг этого возражения, потом его повторяли легкомыслие и простодушие, но в сущности все это — полнейшая чепуха. Возвращаюсь к прежнему сравнению: предположим, честный человек убит на войне. Что это? Несправедливость? Нет, это несчастье. Если у него подагра или каменная болезнь, если его предал друг, если он раздавлен рухнувшим зданием и т. д. — это по-прежнему несчастье и ничего более, ибо все люди без исключения подвержены подобного рода бедам. Всегда помните об одной великой истине: Если всеобщий закон справедлив для всех, то он не может оказаться несправедливым по отношению к отдельному человеку. Вы не страдали от этой болезни — но могли страдать; вы заболели, но могли бы и избежать этого. Тот, кто пал в бою, мог остаться в живых, а тот, кто вернулся домой, мог и не вернуться. Не все погибли, но все шли умирать. Следовательно, никакой несправедливости здесь нет. Ведь справедлив вовсе не тот закон, который непосредственно поражает каждого, но тот, который предназначен для всех; 1конкретное же его действие на то или иное лицо — не более чем случайность. И чтобы выискивать затруднения и противоречия в этом порядке вещей, нужно их, эти противоречия, любить — к несчастью, их любят и ищут. Сердце человеческое, беспрестанно бунтующее против стесняющей его власти, рассказывает небылицы рассудку, тот им верит, и вот уже мы готовы обвинять Провидение, чтобы избавиться от необходимости винить самих себя. Против него обращаем мы возражения, которые постыдились бы обратить против государя или обыкновенного должностного лица, чью мудрость мы признаем и уважаем. Удивительное дело! Нам легче быть справедливыми к людям, нежели к Богу. 1

Я, пожалуй, лишь злоупотребил бы вашим терпением, если бы и дальше стал об этом распространяться, доказывая, что обыкновенно сам вопрос бывает неверно поставлен и что люди действительно не знают, что говорят, когда жалуются, будто порок в этом мире торжествует, а добродетель несчастна. Между тем даже если принять самое выгодное для этих недовольных допущение, то и тогда очевиднейшим образом будет доказано, что всевозможные несчастья обрушиваются на человечество, словно пули на солдат, — не разбирая никого в отдельности. Итак, если честный человек страждет не потому, что он честен, а человек злой благоденствует не потому, что он зол, то возражение исчезает бесследно и торжествует здравый смысл.

Кавалер. Согласен: если речь идет лишь о распределении зол внешних и физических, то в упреках Провидению, которые отсюда черпаются, присутствует очевидный недосмотр или явная недобросовестность. Но мне кажется, что намного чаще люди рассуждают о безнаказанности преступлений; именно здесь — великий соблазн, и мне чрезвычайно любопытно знать, что вы скажете на этот счет.

Граф. Еще не время, г-н кавалер. Ведь вы немного поторопились, признав мою правоту в вопросе о том, что вы называете внешними несчастьями. Если я до сих пор допускал, что подобные несчастья поражают всех людей в равной степени, то делал я это единственно для того, чтобы облегчить и ускорить дальнейшие рассуждения, — на самом же деле это отнюдь не так. Но прежде чем двинуться вперед, вооружимся, с вашего позволения, осторожностью, дабы не сбиться с нашего пути. Ибо есть вопросы, которые столь тесно соприкасаются между собою, что очень легко, так сказать, соскользнуть от одного к другому, даже не заметив этого. Например, от вопроса: почему страдает праведник? — незаметно переходят к другому: почему страдает человек? — а это уже нечто