Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Однако распространение и утверждение марксизма оставалось, так сказать, под контролем Энгельса только отчасти. «Классиков» уже читали с точки зрения их практической применимости; наиболее поддающиеся упрощению исторические части «Капитала» обрели свою жизнь, необыкновенным успехом пользовались изложения и учебники. Не все то, что Энгельс рекомендовал для чтения, было действительно прочитано. Сама его настойчивость, с которой он так часто выступал против упрощенной интерпретации исторического материализма, говорит о том, какой успех имели такого рода «вульгарные» интерпретации. Он сам и многие его современники прекрасно это сознавали. По поводу одной из популяризации теории стоимости Антонио Лабриола заметил следующее:

«Хуже всего то, что результаты этой грубо ошибочной критики сказались именно на мышлении социалистов, в особенности интеллектуальной молодежи, которая в 70 – 80-х годах стала на сторону пролетариата. Многие из пылких обновителей мира того времени (особенно это проявлялось в Германии, следы этого мы находим в материалах партийных дискуссий и брошюрах того времени) стали объявлять себя сторонниками марксистских теорий, принимая за чистую монету марксизм, в той или иной степени изобретенный его противниками. Самое парадоксальное во всем этом недоразумении следующее: склонные к поспешным выводам люди, как это и теперь случается с новичками, путая старое и новое, уверовали, что теория стоимости и прибавочной стоимости в том обычном упрощенном виде, в каком она преподносится в доступных изложениях, содержит hic et nunc [категорическое] практическое руководство, дает основной толчок, более того, морально и юридически оправдывает все требования пролетариата» [25].

За несколько лет до этого автор пользовавшегося успехом учебника по социализму Томас Киркуп отмечал, что «исторические работы Маркса, взятые на вооружение мощной и страстной пропагандой», модифицировались и подправлялись благодаря самим формам их применения [26]. Этот вопрос, к которому мы еще вернемся, мог бы быть проиллюстрирован на множестве примеров.

Таким образом, в последнем двадцатилетии XIX века марксизм начинает сочетаться с практическими потребностями рабочего движения: социалистические партии, партийные публицисты, пропагандисты высасывают и выжимают из «философии практики» все фаталистские, механистические и детерминистические оттенки. Возникает марксистская «триада»: материалистическая концепция истории, теория стоимости, классовая борьба. В те же годы оттенки подобного содержания выделялись из монистической философии, из синтеза работ Геккеля, Дарвина и Спенсера. Впрочем, центр тяжести на эти оттенки переносился несколько ранее.

Отношение марксизма к позитивистской культуре, наряду с его соединением с рабочим движением, несомненно, является еще одним аспектом, позволяющим без особого труда проследить за всем процессом научного упрощения марксизма. Пожалуй, ни одна фраза, ни одно из высказываний, касающихся значения Маркса, не имело такого успеха и не было в то же время столь компрометирующим, как фраза Энгельса, произнесенная им на Хайгетском кладбище. Тогда Энгельс сказал: «Подобно тому, как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории…» Так или иначе эта фраза объясняла дух времени, отражала его атмосферу. Спенсер, Дарвин и Геккель постоянно упоминались в одном ряду с Марксом. Считалось – и это убеждение было весьма распространенным и, как казалось, не противоречило здравому смыслу, – что «Спенсер, Дарвин и Геккель, разработав учение об эволюции, дали социальным наукам основу, точный научный метод» [27]. Подобного мнения придерживался не только такой старый боец, как Вайян, но и молодой университетский преподаватель Э. Ферри, специалист по криминологии, автор популярнейшей во всем мире брошюры о «Социализме и позитивной науке» с многозначительным подзаголовком: «Дарвин, Спенсер, Маркс» [28].

Позитивизм и марксизм: в этом соотношении содержится множество противоречий, натяжек, проблем «фальсификации» учения Маркса и Энгельса. Было ли у марксизма что-либо общее с позитивизмом? Если что-либо общее существовало, то было ли оно внутренним или внешним по отношению к этим двум течениям мысли? Имелись ли точки соприкосновения между натуралистическим монизмом Геккеля и диалектикой Маркса и Энгельса? В конце 70-х годов, когда после страстного увлечения Дарвином и Геккелем Каутский становился марксистом, он находил в монизме Геккеля «единую концепцию мира».