Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Прежде чем говорить об интеллигентах двух главенствующих культур – немецкой и мадьярской, – нужно обратить внимание на другое национальное меньшинство с довольно-таки анормальными чертами, на еврейское меньшинство, роль которого в рассматриваемый нами период существенна для понимания влияния марксизма в австро-венгерской монархии на культуру в широком смысле. Общей тенденцией еврейских меньшинств средних классов в Западной Европе была широко ими принятая культурная и политическая ассимиляция. Они становились английскими евреями, как Дизраэли, или французскими евреями, как Дюркгейм, итальянскими евреями и прежде всего немецкими евреями. В Австрии в 60-е и 70-е года практически все евреи, которые говорили по-немецки, считались немцами, то есть сторонниками единой и свободной Великой Германии; но отмежевание Австрии от Германской империи, появление политического антисемитизма к концу 70-х годов вместе с возросшей массовой иммиграцией евреев в направлении на Запад из Восточной Европы, еще не ассимилированных в культурном плане, и сами размеры еврейского сообщества – все эти элементы сделали прежнее положение невыносимым. В отличие от Франции, Великобритании, Италии и Германии австро-венгерские евреи были довольно многочисленным национальным меньшинством и представляли различные слои средних классов: от 8 до 10% населения Вены и от 20 до 25% населения Будапешта (1890 – 1910). Положение интеллигентов-евреев – а евреи, несомненно, были наиболее заинтересованными энтузиастами реформы образовательной системы [29] – оказалось, таким образом, весьма своеобразным.

В Венгрии ассимиляция евреев активно продолжалась в рамках политики мадьяризации и горячо приветствовалась евреями, хотя они не могли быть полностью интегрированы. В определенном смысле их положение было сравнимо с тем, которое сложилось позднее, в XX веке, у южноафриканских евреев: принятые как компонент господствующей национальности по отношению к немадьярам (в Южной Африке – по отношению к небелым) они не могли полностью идентифицироваться с мадьярами из-за своей высокой концентрации и социальной «специализации». По правде говоря, роль евреев в кругах венгерской социал-демократии, не проявлявшей особого интереса к теоретическим проблемам и действовавшей в условиях умеренных репрессий, не была значительной. Однако в первом десятилетии XX века в студенческом движении мощные социал-революционные течения стали влиятельными, и это позволило евреям играть значительную роль и кругах венгерских левых после революции 1917 года. Однако показателен пример Дьердя Лукача (1885 – 1971), наиболее известного за границей венгерского марксиста: хотя он и был социалистом по крайней мере с 1902 года и общался с Эрвином Сабо (1877 – 1918), марксистом-интеллигентом, известным анархо-синдикалистом, но не проявлял ни малейшего интереса вплоть до 1914 года к теоретическим проблемам марксизма.

Австрийская часть габсбургской монархии отстранила евреев раньше и более явно. В отличие от мадьяр она располагала большим количеством интеллигентов – неевреев, говорящих по-немецки, и отсюда рекрутировала собственные высшие кадры для административного и университетского аппаратов (две эти области деятельности часто совпадали). «Австрийская» экономическая «школа», сложившаяся после 1870 года, состояла из ученых, среди которых – за исключением братьев Мизес – было мало евреев: Менгер, Визер, Бём-Баверк и более молодые Шумпетер и Хайек. Кроме того, пангерманский национализм, к которому примкнули многие евреи, кончил тем, что очень часто, если не всегда, приближался к антисемитизму [30]. В такой ситуации евреи остались без настоящего центра объединения и притяжения, где они могли бы проявить свою лояльность и политические устремления.

Социализм, таким образом, стал возможной альтернативой, которая и была выбрана Виктором Адлером, однако его примеру последовало меньшинство его молодых современников: вся же австрийская социал-демократия вплоть до 1938 года была верна идее Великой Германии. Другой альтернативой был сионизм – творение сверхассимилированного венского интеллигента Т. Герцля, – но его привлекательность была меньшей. Развитие мощного рабочего движения, прежде всего среди трудящихся, говорящих по-немецки, которое способно породить преданность и зажечь дух борьбы в широких массах, было несомненно, в какой-то мере привлекательным для интеллигентов; нельзя забывать и о том, что в Вене, как ни в каком другом месте, оно оказалось единственным массовым движением, враждебным антисемитской политике правящих партий. Несмотря на это, большинство австрийских интеллигентов-евреев не обратилось к социализму, а занялось интенсивной культурной деятельностью, в основе которой лежали личные отношения и которая часто кончалась бегством от политики или же выливалась в интроспективный анализ кризиса культуры. Имена, приходящие на ум, когда говоришь об австрийской культуре (прежде всего венской) данного периода, – это социалисты: Фрейд, Шницер, Карл Краус, Шёнберг, Малер, Рильке, Мах, Гофмансталь, Климт, Лоос, Музиль. Еще менее привлекателен социализм был для интеллигентов-католиков.