Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Плеханов спешил убедиться, что эта фальшивая свобода мнения и эта слабость не были присущи русской социал-демократии, и, сведя счеты с Бернштейном и Шмидтом, обратился к русским «легальным марксистам». Как он писал Павлу Аксельроду,

«борьба против бернштейнианства в России – самая неотложная задача момента. „Начало“ (Струве и Туган-Барановского) целиком на стороне Бернштейна. Влиянию наших „кафедральных“ марксистов мы должны противопоставить наше влияние марксистов-революционеров… Борьба обязательна. Вот род категорического императива: „Du kannst, denn du sollst“» [51].

Первой жертвой Плеханова стал Струве, которого он исключил из партии и пошел бы даже дальше, если бы его не удержали Александр Потресов и Вера Засулич, «Struvefreundliche Partei». Говорили, что для Плеханова «само существование „Струве“ в этом мире было несправедливостью» [52].

Далее Плеханов перешел на «экономистов» Сергея Прокоповича и Екатерину Кускову, требуя, чтобы их исключили из «Союза русских социал-демократов за границей», поскольку в своем отрицании «точки зрения социал-демократии» они зашли «даже дальше пресловутого „отступника“ Бернштейна» [53]. Ничего не добившись, он кончил тем, что напал на «Союз», орган, который последовательно отказывался подчиниться его авторитету, а в марте 1900 года в язвительном памфлете «Vademecum» [54], в котором он без зазрения совести весьма пространно цитировал частные письма членов «Союза», пытался обвинить их в эклектизме, терпимости к разладу и ереси, причастности к экономизму, в отсутствии уважения к ортодоксальной теории и в такой идеологической «неразберихе», что весьма скоро, как он предсказывал, «там, где встретятся два русских социал-демократа, наверное окажется три социал-демократических партии» [55]. По этому случаю он получил резкую отповедь от Бориса Кричевского, который от имени «Союза» заявил, что русская социал-демократия была не «сектой, а политической партией… в рамках международного социализма» и что «Союз» был ее партийным комитетом за границей, а не «религиозным братством» [56]. Таким образом, «Vademecum» сработал как бумеранг, и в апреле 1900 года вместе со своей группой «Освобождение труда» Плеханов был исключен из «Союза» и поэтому мог оказаться в абсолютной изоляции от русской социал-демократии, если бы, к счастью, в том же году в Западную Европу не приехали Ленин, Потресов и Мартов и не основали свою «Искру», в редакцию которой вошли Плеханов, Аксельрод и Вера Засулич. Из-за своей «феноменальной нетерпимости» [57], по словам Ленина, и ненасытной жажды преклонения перед собственным авторитетом и лидерством Плеханов оттолкнул от себя немало учеников и друзей, которые раньше им восхищались. Письма и другие документы таких его «учеников», как Ленин и Потресов, Мартов и Владимир Акимов, говорят о долгой и печальной истории их болезненного освобождения от их «учителя марксизма». Примечателен рассказ Ленина Потресову о встрече с Плехановым в августе 1900 года:

«Никогда, никогда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением, veneration, ни перед кем я не держал себя с таким „смирением“ – и никогда не испытывал такого грубого „пинка“» [58].

Этот «крик души» нашел свое отражение в полном горечи стихотворении Акимова «К учителю» [59], в котором говорится:

Его агрессивная полемическая позиция и проигранная битва за политическое руководство и авторитет теоретика оставили глубокий след в его деятельности. Когда в последние месяцы 1901 года он работал над проектом программы РСДРП, казалось, он гораздо острее осознавал «ревизионистское движение», которое, по его мнению, происходило тогда «во всей Европе, от Казани до Лондона и от Палермо до Архангельска», «подрывало, ослабляло теоретические позиции социал-демократической партии» [60], нежели действительность и будущее царской России.

Когда в январе 1902 года проект обсуждался искровцами, Ленин безошибочно и безжалостно уловил в нем «общий и основной недостаток» – невероятно пространное изложение всего того, что он критиковал как «крайнюю абстрактность многих формулировок, как будто бы они предназначались не для боевой партии, а для курса лекций», «не программу пролетариата, борющегося против весьма реальных проявлений весьма определенного капитализма, а программу экономического учебника, посвященного капитализму вообще» [61]. Плеханов почти согласился со справедливостью ленинского обвинения, заявив в поддержку своих позиций, что программа «должна содержать» ответ на «критику» марксизма, чтобы она не вызывала упрека в том, что ее авторы «не приняли во внимание современного состояния „науки“». Кроме того, добавлял он, характеристика капитализма, основанная на «русских экономических отношениях», была бы «неверной». Когда он раздраженно сказал редакционной комиссии, что разрешает ей увязать проект с замечаниями Ленина, чтобы не вступать с ним в полемику, которая, как он опасался, «подала бы повод к толкам о расколе между „ортодоксами“» [62], это уже свидетельствовало о падении его авторитета, в особенности в глазах Ленина и искровцев.