Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Как и другие народники, Воронцов предполагал, что социализм избавит русских крестьян от жестокостей «первоначального накопления». В то же время Воронцов, который основательно изучил Маркса и часто цитировал его в своей книге, не мог согласиться с идеей Михайловского о неразделенном, несоциализированном труде. На его взгляд, «социализация труда» в марксистском смысла этого слова представляла собой знамение прогресса и необходимость экономического развития. Следовательно, он не был противником индустриализации и обвинял русских марксистов, а также и русское правительство в том, что они отождествляли индустриализацию с индустриализацией капиталистической. Выступая против подобных взглядов, он предлагал некапиталистическую индустриализацию в качестве единственного средства преодоления экономической отсталости и одновременно кратчайшего – и в некотором смысле «привилегированного» – пути к более высокому уровню экономического развития.

Теория Воронцова была развита и модифицирована другим «легальным народником», Николаем Даниельсоном, который лично переписывался с Марксом и Энгельсом и являлся первым переводчиком «Капитала». В области политической экономии он считал себя марксистом и пытался применить метод Маркса к специфическим проблемам отсталой страны. Основную свою задачу он видел в том, чтобы поднять русскую промышленность до уровня западной и повысить благосостояние народа, не впадая в экономическую зависимость от более цивилизованных стран [27]. По мнению Даниельсона, разрешение этого вопроса заключалось в национализации, социалистическом планировании и сохранении крестьянской общины, которую он считал зародышем социалистического сельского хозяйства. Прежде всего, он старался защищать интересы «непосредственных производителей» от опасности капиталистической экспроприации. В отличие от Воронцова он был сторонником более радикальных средств и скептически относился к таким полумерам, как снижение налогов для крестьян, кредит под меньший процент, развитие ремесленнических артелей и т.д. Он придавал большое значение широко развитой современной промышленности, которую создает и которой управляет государство. Его «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства» (1880), написанные под влиянием трудов Маркса, изобилуют цитатами не только из «Капитала» (на тему упадка сельских ремесел, пролетаризации, концентрации капитала, значения общественных кредитов, значения развития железнодорожного транспорта и т.д.), но и ссылками на личную переписку с Марксом и Энгельсом [28]. Иногда Даниельсон высказывал мнения, противоречащие мнению своих учителей (особенно Энгельса), но он старался это скрывать и всякий раз, когда полемизировал с ними, делал это, не называя имен и пытаясь сойти за ортодоксального марксиста.

По-видимому, не вызывает сомнений тот факт, что «легальные народники» весьма недооценили возможности капиталистического развития России и одновременно чересчур оптимистически смотрели на то, что касается некапиталистической индустриализации, и слишком верили, что под покровительством государства индустриализации может сопутствовать постоянный рост благосостояния народа. Кроме того, они, несомненно, допустили много ошибок в истолковании статистических данных, их мнение о направлении русской экономики было тенденциозным и т.д. Однако, несмотря на это, мы можем заметить – с перспективы нашего времени, – что их теории были не только законной попыткой защитить крестьян, судьбу которых многие социалисты того времени слишком уж быстро сочли «предрешенной», но и первой попыткой поставить и разрешить отдельные проблемы экономической отсталости, остающиеся и по сей день кардинальными для отсталых или неравномерно развивающихся стран. Проблема некапиталистической индустриализации ставилась ими как средство «догнать и перегнать» экономически более развитые страны [29]. Однако они болезненно сознавали, что в своем развитии отсталые страны не только не должны, но и не могут повторить классическую английскую схему.

Самым слабым местом в аргументации Воронцова и Даниельсона было то, что в ней неявно признавалась возможность реализации их экономической программы существующим царским государством. Поэтому Плеханов презрительно называл их «полицейскими социалистами». Народники в свою очередь считали русских марксистов скрытыми апологетами капитализма и сторонниками экспроприации крестьянства. Факт возникновения «легального марксизма» считался явным подтверждением подобного мнения, и потому нет ничего странного в том, что в 90-е годы дебаты между русскими народниками и марксистами достигли максимального напряжения.