Ольга Михайлова - Книжник [СИ]

Ценители литературы после этого сообщения сильно упали в глазах Парфианова, но райхманова квартира была возможностью хоть немного отдохнуть от осточертевшей общаги, да и возможность пусть и эрзац-общения — Адриан ценил. Именно там он сошёлся с Алёшкой Насоновым — чуть полноватым близоруким увальнем, чем-то похожим на Пьера Безухова, и Танюшей Стадниковой, неглупой девицей, чья ригористичность, хоть по временам и заставляла его морщиться, но сильно не раздражала. Царицей же филологических балов была Светлана Крапивина, невысокого роста, с крашенной львиной гривой и симпатичной мордашкой.

Состав компании часто менялся, а темы разговоров в последнее время, и Книжник с неудовольствием отметил это, всё больше политизировались. С 1986 года хлынула волна нового сам — и тамиздата, но, хотя некоторые вещи казались Парфианову забавными, некоторые — злыми и хлёсткими, в большинстве случаев он был разочарован. Сказывался максимализм юности. Книжник жёстко считал, что писателю незачем тратить время читателя, если нечего сказать, а за душой у запрещённых писателей почти ничего не было.

Одновременно в компании стали появляться и странноватого вида бабёнки-эмансипе, с яростью в глазах разоблачавшие тоталитаризм и авторитаризм, при этом умевшие с изуверством истинных ягод и ежовых ядовито спросить:

— Как? Вы… не читали «Зубра»?

И если у спрошенного не хватало стойкости духа и злобного хамства, чтобы немедленно, безжалостно и оскорбительно послать дурочку ко всем чертям, да ещё и по всем этажам, — его затаптывали, давая понять, что он человек ограниченный и слабоумный, совершенный нуль, дутая величина, эпигон, безграмотный мошенник, лапоть, плевел, подонок и вообще субъект, недостойный того, чтобы с ним разговаривали.

Но Парфианова на посылы хватало — даже с избытком.

Мягко и спокойно выслушав визгливый вопрос очередной истерички, он, обернувшись к публике, прекрасно поставленным голосом артистично рассказывал случай из практики знаменитого адвоката Фёдора Плевако, когда тому в суде присяжных выпало выступить защитником потомственной почётной гражданки, старушонки, впавшей, однако, в такую бедность, что она украла жестяной чайник ценой 30 копеек.

Прокурор в обвинительной речи сделал все, чтобы свести действие речи Плевако на нет: отметил и ужасную нужду подсудимой, и незначительность кражи, но, «господа, заметил он в заключение, собственность всё же священна, если разрушить этот принцип, Россия погибнет безвозвратно…»

«Много бед и испытаний вынесла Россия за своё тысячелетнее существование, — начал свою речь адвокат, — печенеги и половцы терзали её, мучили татары, двунадесят языков обрушились на неё, взяли Москву. Всё вынесла Россия, всё перенесла и только крепче становилась от испытаний. Но теперь… теперь… старушка украла жестяной чайник ценой 30 копеек. Выдержит ли Россия такое испытание?» — на лице Парфианова застывала недоуменная улыбка.

И, видя, как корчится от смеха в углу Насонов, Книжник продолжал: «Вот так и я, несчастный глупец… Я упивался гекзаметрами Гомера и терцинами Данте, вчитывался в анналы Тацита и Геродота, хохотал с Рабле и Боккаччо, Мольером и Бомарше, плакал над Достоевским. Пушкин и Толстой, Шекспир и Гёте, Филдинг и Теккерей, Кафка и Камю, Джойс и Шоу, Ницше и Булгаков — чего только я не прочёл в эти годы! Но теперь… теперь… Боже мой… «Зубр»? Не ознакомившись с ним, я, разумеется, навсегда останусь жалким неучем, ничтожнейшим невеждой и полнейшим профаном. Россия погибнет безвозвратно. Но… молю… снизойдите… — кривляясь, падал Адриан на колени перед дурочкой, протягивая к ней трепещущие ладони, — поведайте же мне, дорогая, основную и сакральную мысль сего опуса, дабы и мне можно было бы спастись от невежества и приобщиться высокой мудрости вашей…»

Понимая, что нарвалась на опасного злобного маньяка, жуткого удава, которого сослепу приняла в полутьме за безобидный пожарный шланг, истеричка мгновенно погасала и предпочитала ретироваться.

Но споры Парфианов любил — и спорил яростно. Правда, полемизировать приходилось, в основном, с покойниками да фантомами. Живые не могли предложить ничего достойного обсуждения. И в жизнь Книжника неощутимо вошли и поселились там несколько тщательно отобранных им давно истлевших философов, равно как и несколько оживших призраков, в основном, из героев Фёдора Михайловича. В последнее время нередким гостем был и Кошмар Ивана Фёдоровича.