Людвиг Клагес - Космология Эроса

Мы были совершенно правы, когда в первой главе среди любовных побуждений привели инстинкт объединения, или инстинкт соития, и это должно стать наглядным примером того, насколько мало общего имеют физические объятия с подлинной экстатической свадьбой!

Однако наш беглый взгляд, брошенный на проблему оргий, кажется, может вызвать встречный вопрос! Если каждый неофит тайного союза решается на внешне трезвые действия, такие как поглощение ритуальных напитков, преломление хлеба и тому подобное, то в итоге он планирует пережить внутренний разрыв, ведущий к воскресению, что нельзя сделать в одиночку. Но может ли элементарный человек, вкушая обыкновенный хлеб и напитки, ощутить опьянение посвящения в тайну? Отвечаем: так не должно случиться. Вообще резко неприятный выброс сопровождает только один вид экстаза, а самоограничение вовсе не обязательно. Скорее, всякий раз, как это случается в страшнейших судорогах, необходимо стремиться к преодолению препятствий, а потому экстаз может наступить только после устранения барьеров. Здесь же мы касаемся только самых основополагающих фактов. То, что человек совершает попытку выйти вовне, покинуть самого себя (неважно, делает он это осознанно, волевым способом или же невольно), всегда является процессом внутренней жизни, стремящейся к обратному отражению во внешнем мире. Если мистику необходимо разорвать тело бога, чтобы вступить с ним в полярную связь и стать равным богу, то это означает, что он сможет прийти к самовыражению только лишь после насильственного саморазрушения. В оргиастических культах можно найти массу примеров различного рода самобичевания, самоотравления и других форм самоуничтожения. Они дают ключ к крайнему чувству экстатического разрыва вообще как внешне крушащего явления, ведущего к самым серьезным внутренним потрясениям. Для этого требуется душа, которая уже отделена от первообраза, потому что она накрепко замурована в под-

земелье «Я», но, тем не менее, еще способна откликнуться на зов бога. Пьянящие напитки, звуки медных литавр, звучащая волынка, мелодия флейты, волшебные барабаны: есть масса средств, чтобы оглушить рациональное сознание и помочь душе, стремящейся к вулканической буре, пойти на стремительный прорыв, вырваться из оков тела, «Я», Разума, Духа. Душа мистика вместо того, чтобы растаять во сне, как бы разрушается в прибое из крови. И за этим следует непосредственное выражение — фактическое разрушение живущего тела! Поэтому всякая кровавая оргия переливается яркими красками и освещается двойным светом, который (совершенно напрасно) дал повод принципиально отделить оргию от благоговейного празднования тайного посвящения, как это было у сторонников культа Исиды или приверженцев элевсинской школы. Хотя даже в бешеном шуме хоров вакхического экстаза чувствуется крайнее саморазрушение, которое ведет к пробуждению титанической силы. Разве не это подразумевается, когда мы видим опьяненного Нерона, предающего огню «вечный город», чтобы эти потрясения способствовали исполнению художественных дифирамбов? Что могло превратиться в сердце души, начав огромные изменения, в итоге заканчивающиеся искажением смысла экстаза?

Это началось с тех пор, как были подобные безумия и кровавые жертвы, но также появились тайные союзы и мистические посвящения. Увеличение кровавых жертв, а также трактуемое в доисторическом духе разложение души и тела приводили к очистительному стремлению, сопротивлению души, которое было направлено против самого тела. Звучит весьма непривычно: каннибализм Древней Мексики и детские жертвы Молоху, с одной стороны, а с другой — орфический культ, стремящийся к платонизму. Но это всего лишь разные жизненные полюса, разные проявления одного и того же навязанного процесса. Кровный путь, путь Прометея и его заблуждения ведут к бессмысленной вере в силу разума и почитания понятийного содержания. Кровожадный путь вырождает истинные цели в простые причины, а после ужасных эксцессов может закончиться лишь полным распадом, фактической атомизацией. И при этом количество жертв, принесенных на алтарь христианской веры, много превышает зверства ацтекских людоедов! Со ссылкой на греческую легенду о всепожирающем потопе мы назвали изначальное человечество мифическим термином «пелисгическое». Затем последовало «девкалионово» человечество, в котором уже прослеживались те черты, которые связывают его с людьми настоящего времени. А теперь надо сказать несколько слов о важнейших характеристиках, которые позволяют отличить подлинное «пеласгическое» человечество от того, что находилось на подготовительном этапе «истории». Эти же свойства в полной мере выделяют культуру древности, а точнее говоря, разные направления эманации, исходящие из единой точки излучения! Здесь нам поможет элевсинская школа!