Вадим Руднев - Божественный Людвиг. Витгенштейн - Формы жизни

В октябре 1906 года он был зачислен студентом по инженерно-механическому факультету (Mashinen-Ingeneurwessen). Он проучился в Шарлоттенбурге три семестра и получил сертификат, дающий право поступления в университет.

В Берлине Людвиг активно посещал оперу. По его словам, он ходил на спектакль «Нюрнбергские Мейстерзингеры» тридцать раз. Удивляет здесь не число раз (мы уже привыкли, что Витгенштейн в своих воспоминаниях склонен к преувеличениям; с другой стороны, для такого необычного человека все это было вполне возможно — Фаня Паскаль, например, учившая его в Кембридже русскому языку, утверждала в своих воспоминаниях, что видела том «Преступления и наказания» Достоевского, где рукой Витгенштейна были проставлены ударения в каждом слове [Паскаль 1994]. Но почему выбраны были именно «Мейстерзингеры»? Не романтический «Тристан», не героический и в то же время меланхоличный «Парсифаль»?

«Мейстерзингеры» — единственная опера Вагнера, построенная на бытовом сюжете, где не происходит ничего ужасного (почти opera buffa). Здесь соревнуются певцы: кто лучше споет, тот получит в жены девушку. Когда неопытный певец фальшивит, ментор стучит палкой по полу. Привлекала ли здесь Витгенштейна идея мастерства, легкая интрига или просто прекрасная музыка? Мы этого не знаем. Возможно, сказалось и то, что «Мейстерзингеры» — единственная «моцартианская» из зрелых опер Вагнера, одного из создателей нового музыкального языка, а Витгенштейн был в музыке, как и почти во всем другом, закоренелым консерватором.

Между тем, в Берлине, в семье профессора Йоллеса, где квартировал Людвиг, происходили какие-то важные события, о которых мы, возможно, ничего не узнали бы, не получи Витгенштейн через 22 года, в сентябре 1930-го, следующее письмо (из Берлина в Кембридж) от жены профессора Йоллеса:

Дорогой господин Витгенштейн,

Как долго — как ужасно долго — как ужасно много времени прошло с тех пор, как я писала Вам. Вероятно, в последний раз это было после случившегося несчастья. И я знаю — Вы вовсе не будете рады, получив мое письмо. Я как будто вижу ваше смущенное лицо в Вене. «Что я могу сделать на земле для этих бедных иностранцев?» — эти «отрывки», возможно — «как мне забыть?». Теперь я несколько недель боролась с собой, с непреодолимым желанием написать Вам. Как я могу обратить на себя его внимание, когда он, вероятно, безвозвратно бросил нас, старых друзей? Все равно, это неправильно, Это какое-то извращение — мне писать Вам. Но, Господи Боже, у Вас свой собственный путь — и это Ваше дело. Почему я должна играть по Вашим правилам, даже если это означает, что я должна на мгновение высунуть голову из-за укрытия? Так мило было это предназначенное мне Ваше «С меня довольно!», даже если моя гордость должна будет претерпеть еще одно унижение. Много еще времени пройдет, прежде чем будет это окончательное «С меня довольно», и это будет слишком поздно для того, чтобы писать или не писать и гордость моя пусть станет пищей червям. — Но довольно вступлений. Итак, мы вновь приехали в первый раз за много лет на научный конгресс в Кенигсберге [1] Имеется в виду Второй конгресс по эпистемологии точных наук, состоявшийся в сентябре 1930 года, где Фридрих Вайсман представлял идеи Витгенштейна по основаниям математики. «Несчастье», о котором пишет фрау Йоссель, — смерть дочери в результате несчастного случая. — Прим. Б. МакГиннеса. . Там я встретила много венцев из нашего ученого братства и таким образом обнаружила, что наш старый друг, наш «экс-друг», было бы более грубым, но более точным выражением, — «маленький Витгенштейн» стал в конце концов чем-то значительно большим, чем деревенский учитель, и здесь о нем очень высокого мнения. И вот, важно это для Вас, или безразлично, или даже неприятно, я должна рассказать Вам, как исключительно, в самом деле, исключительно приятно мне было все это слышать. Ведь в конце концов я верила в Вас, когда Ваши прожекты — как бы назвать их точнее? — были так изменчивы, и было вовсе не так ясно, где Ваши 'лестницы' поднимут Вас. Я могла бы с легкостью представить Вам популярную корреспонденцию, где вы писали мне однажды целый год и рассказывали мне о тех оскорблениях или тех обстоятельствах («С меня довольно»), о которых я уже упоминала и на которых Вы настаивали. Но я не могу справиться с собой, и я позволила себе давным-давно сжечь Ваши письма и рассеять пепел по ветру. Вот так-то. Для моего мужа, который относился к Вам, как отец, и вы это знаете, Вы были горьким разочарованием. Для него — но не для меня. Действительно, Вы всегда будете принадлежать к тем немногим ярким воспоминаниям, которые я сохранила в жизни; что говорить, к Вам теперешнему это не относится (и для Вас это тоже не так), но тот, маленький Витгенштейн, и тот дорогой человек, о котором Вы едва ли захотите узнать побольше.