Петер Слотердайк - Солнце и смерть. Диалогические исследования

Г. – Ю. Х.:Точно такое же значение имело слово «любитель». Назвать кого-нибудь этнологом-любителем, например Лейриса или Сегалена, мне всегда казалось знаком высшего отличия, тогда как большинство людей используют это выражение для дискриминации.

П. С.:Я отношусь к этому точно так же, как и Вы. Деградация обоих выражений говорит о том, что рессентимент, направленный против свободных от тяжкого труда, свободно парящих форм занятий художественными или научными материями успел одержать целый ряд успехов. Сегодня сильно сузились круги, в которых сохранились любительские занятия искусством, наукой и философией, которым предаются с энтузиазмом и иронией – ведь трудовой и варварский габитус или, иначе, профессионализм распространился сегодня везде. Созерцание считается неподобающим занятием в том мире, в котором все должны чего-то достигать и все должны трудиться, а за интуитивные прозрения больше не дают премий.

Каждый, кто говорит, должен теперь превратиться в труженика-аргументатора, каждый, у кого есть свое мнение, должен дать себе труд профессионально обосновать его. Так и появляется тяжелая голова, которая нуждается в подпорке. Собственно, современная голова становится глобусом, который приходится закреплять на опоре. Никакого тебе шара без твердой опоры (Gestell) [287] Игра слов, намекающая на ключевое понятие философии М. Хайдеггера. .

Но мы еще не продвинулись в различении видов парения. Я попытался указать на то, что по историческим и системным причинам парение-над должно было завершиться отнюдь не блестяще. Трансцендирование, улет за пределы уже не является признаком силы у современных людей. Вертикаль сегодня – дискредитированное измерение. Зато парение-между, зависание-между обрело значительно большее значение – и, не в последнюю очередь, в современной эстетике. Вальтер Шульц [288] Вальтер Шульц (1893–1968) – немецкий виолончелист и музыкальный педагог. показал, как в эстетической теории раннего романтизма, например у Новалиса, возникла «Метафизика парения» – метафизика неопределенности, зависания между установлением и отменой, между иллюзией и лишением иллюзий, между полюсом-Я и полюсом-Мир. Полагаю, что современный философский дискурс – как и прежде – можно узнать прежде всего по признаку качества парения-зависания в неопределенности, который пришел от открытия романтиками состояния «между» – он движется между языками, между дисциплинами, между культурами, между искусством и наукой, а на высшей своей ступени – между промежуточными мирами.

Г. – Ю. Х.:Я уже как-то сказал, что хотел бы прийти в нашем разговоре к выявлению связи между мирами представлений, которые складываются вокруг моря и вокруг бессознательного. Позвольте мне начать эту предпоследнюю часть нашего разговора предложением из книги Ханса Блюменберга «Забота через реку переходит»: «Море – не такое, как земля. Если мы упадем на нее, она не колыхнется». Не потерпели ли мы тем временем в равной мере крушение и на море, и на суше? На море мы никогда не были дома, и на земле мы теперь уже не дома. Так где же нам место?

Есть ли у нас вообще возможность вновь вдохнуть жизнь в старые картины и мифы о теллурическом или океаническом первоэлементе? А если бы такая возможность была, то как бы нам помогло ее использование? Можем ли мы, должны ли мы, вправе ли мы снова присоединиться, например, к тем мифам о море, которые были созданы в XIX веке, к хтоническо-матриархальному миру пульсирующих возникновений и исчезновений Иоганна Якоба Бахофена, к «океанической пра-силе» Людвига Клагеса или даже к идеям Жюля Мишле, который возвысил в своей книге «Море» текучий первоэлемент, превратив его в «Великую Женщину Земного Шара», в «материнские воды»? Мишле называет море «несколько беспокойной матерью». Он вслушивается в «пульс моря», в «биение течений». Он чувствует «созревание, поток жизни», он наблюдает «созидающие и животворящие силы» моря, его способность сохранять суверенность, сопротивляясь влиянию даже самых больших впадающих рек. Он вчувствуется в собственную ритмику моря, бурно штормящего на поверхности и спокойного в глубинах, и постигает непостижимое разнообразие жизни в них, «географию темных нижних слоев воды».

Я могу теперь повторить свой вопрос: можем ли мы, должны ли мы, вправе ли мы снова присоединиться к этой метафорике, к миру этих представлений?