Ален Бадью: Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью

Те, кто отождествляют так называемые крайности, коммунизм и нацизм, обманываются буквально во всем, в самом философском значении коммунизма. Коммунизм – это допустимое имя, обозначающее единственную политическую истину, которая есть всеобщее равенство без ограничений. Горизонтом идеи коммунизма является истина политики, пусть даже эту истину надо всегда осуществлять заново и пусть даже она не имеет ни границы, ни цели. Этого достаточно, чтобы отличить ее от диктаторских форм государственного коммунизма XX века. Тогда как капитализм – это хищническая ненасытность структур, мыслимых и принимаемых на основе модели животного в человеке, человека как животного. Сами нации сравнимы с тем, чем являются индивидуальные тела: как естественные реалии и наличные структуры они несомненны, но они не являются истинами .

Любовь же, если говорить о ней, является опытом Двоицы. Опыт верного включения в Идею переживается в данном случае Двоими. Благодаря событию встречи и конструируемой верности мы создаем двоих, тогда как были мы одними. Разве кто-то не знает, что эгоистическое желание – это еще не любовь? Разве кто-то не понимает, что, чтобы любить, надо быть не собой? Это, в отличие от закона одного лишь желания, и есть требование деперсонализации эгоизма во имя Идеи, Идеи жить отныне вдвоем, разделять ситуацию в соответствии с двумя точками зрения. Субъект любви – это, следовательно, не он или она , но то, что в нас преодолевает и в то же время координирует одного с другим, никогда не образуя слияния, возможного разве что в иллюзии. В любви связываешься с другим, чтобы стать вместе с ним субъектом.

Наконец, истина испытывается в том условии, которым является наука, – в силу процесса, аналогичного процессам произведения искусства, любви, политики, – аскезы, в которой наша вульгарная природа деперсонализируется. Необходимо отказаться от нашей банальной субъективности, мнений и предрассудков, чтобы достичь объективности. В данном случае «объективностью» можно называть совокупность структур, которые выявляют то, что может быть сказано о мире, и при этом обходятся без единичной точки зрения тех или других. Например, понимание чисел и счет не связаны с чувствами или личными желаниями.

Можно считать, что научное познание, так же как, к примеру, любовь, разрабатывает формы (высказывания, теории, протоколы). Эти формы захватывают элементы опыта, данные мира, черты истин. Но при этом они упускают другие. Но вот приходит событие (экспериментальное открытие или гениальный теоретический синтез, который связывает знания, ранее остававшиеся разделенными): в этот момент все меняется в отношении между тем, что схватывалось формой, и тем, что ожидало такого схватывания.

Вот событие в области науки. Форма завоевывает новые территории, некоторые стороны знания переворачиваются с ног на голову этой новизной, реорганизуются в этом новом аппарате, который включает их или выражает их смысл, но уже иначе. Так, теория множеств Кантора полностью преобразовала имевшуюся у математики концепцию числа или точки. Они стали частными случаями теории более общей, чем геометрия или евклидова геометрия.

Точно так же квантовая физика преобразовала детерминистские концепции, которые представлялись естественными и абсолютно необходимыми для научного познания. Теоретические формулы, научные вычисления открываются для радикальной новизны: неопределенности физических явлений на уровне атомов. На этом уровне все смешивается: отношение причинности, детерминация того или иного качества, индивидуальность частицы материи… Речь идет о новом отношении, которое установлено между тем, что захватывалось старыми формулами классического детерминизма, и тем, что дремало в математике. Научное познание оказалось обогащено именно тем, что составляло в нем исключение (то есть недетерминированными физическими феноменами).

Но, несомненно, ничто не доказывает способности события радикально преобразовывать формы, казавшиеся само собой разумеющимися, лучше общей и частной теории относительности Эйнштейна. Точно так же, как Шёнберг преобразует музыкальные формы, казавшиеся незыблемыми, Эйнштейн подрывает слишком человеческие, слишком чувственные формы пространства и времени, как и отношение между этими формами.

Иногда думают, будто можно захватить истину, как если бы она была знанием, которым можно владеть; или же верят в событие как в единственную, окончательную, тотальную Революцию. Из этого рождаются политические концепции, построенные на неравенстве, фашистские или националистические, эгоистическое и ревнивое слияние в любви, отказ от художественных экспериментов, обскурантизм в науке. Однако человек не обладает истинами, он ограничен тем, что получает их бесконечную творческую виртуальность.