Элизабет Лукас - Франкл и Бог. Откровения психотерапевта о религии и Боге

Цепочка зла по-прежнему тянется по нашему миру и ничуть не ослабла. Но ее можно разрушить. Рецепт чрезвычайно прост и вместе с тем невероятно сложен: отказаться от принципа «Око за око и зуб за зуб»!

Мое предложение: давайте попытаемся сделать это хотя бы у себя дома! Ангельское и дьявольское в человеке

Реально ли требовать от человека, переживающего несправедливость, отказаться от планов мести, наказания виновных или от другой «зеркальной» реакции? Не превышает ли это отпущенных человеку сил, способен ли он выбросить из сердца накопившуюся ненависть и, словно фокусник, вытащить из пустой шляпы миролюбие?

В лагере Франклу довелось непосредственно наблюдать, как в экстремальных обстоятельствах с узников слетают маски, как люди обнажают свое подлинное лицо. В привычных условиях цивилизованного общества мы можем спрятать себя за фасадом повседневной деловитости, однако наше «Я» непременно проявится, когда дело пойдет о жизни и смерти. Фрейд верил, что в адском котле страшного бедствия у всех, угодивших туда, быстро исчезают индивидуальные черты и остаются лишь самые примитивные инстинкты. Он ошибался! Франкл, сам побывавший в таком котле, засвидетельствовал, что люди там ведут себя по-разному.

Что представляет собой человек? Это существо, которое постоянно принимает решения! Он снова и снова решает, каким ему быть, каким он будет в следующий момент. В потенциале в нем присутствует и ангельское, и дьявольское.

Без сомнения, в концлагере проявлений дьявольского было предостаточно. Случалось, что один заключенный крал последний кусок хлеба у другого. И все же встречалось и ангельское – даже у эсэсовцев: некоторые из них с большим риском для себя старались поддержать узников, тайком передавая им то кусок хлеба, то какое-нибудь лекарство.

Над этим стоит подумать – ведь и мы, сегодняшние, вновь и вновь решаем, какие мы, какими мы станем в следующий момент.

Религиозное чувство в концлагере

Вконцлагере Франкл постоянно видел и тех, кто цинично отправлял людей в газовые камеры, и тех, кто входил в эти камеры с «Отче наш» или с еврейской предсмертной молитвой на устах. Молились в лагере много. Франкл писал, что интерес к религии у подавляющего большинства узников был «в наивысшей степени искренним».

Нередко вновь поступивший заключенный бывал поражен и даже потрясен силой и глубиной религиозного чувства других.

В мрачных лагерных бараках или в железных вагонах для перевозки скота проводились импровизированные богослужения. И полумертвые от голода, промокшие и продрогшие люди, возвращаясь со стройки, где их принуждали работать до полного изнеможения, принимали участие в общей молитве.

Теперь же многие из нас, жителей Европы, привыкших за прошедшие десятилетия к миру и комфорту (за исключением некоторых стран), наслаждающихся полноценным отдыхом в конце рабочей недели, знающих о голоде лишь понаслышке и проводящих зимы в отапливаемых помещениях, забывают молиться. Службы в наших великолепно украшенных храмах чаще всего не очень многолюдны.

Неужели мы действительно думаем, что Бог нам больше не нужен? Кто знает, возможно, нам Он даже более необходим, чем тем людям, которые обращались к Нему, находясь в самом отчаянном положении. Умер ли Бог после Освенцима?

Есть книга с названием After Auschwitz («После Освенцима»), написанная одним раввином из США, где говорится о том, что для бывших узников фашистских лагерей Бог «умер». Это утверждение всегда возмущало Франкла. Для него вера в Бога могла быть только безусловной, иначе ее не было вообще. Чтобы заявить об упразднении веры, совсем не обязательно ждать, пока появятся тысячи или миллионы жертв, которым – с человеческой ограниченной точки зрения – «Бог не помог». Тогда уж лучше сразу капитулировать при первом же подобном случае. Иначе непонятно, при каком количестве пострадавших следует отрекаться от веры?

Перефразируя афоризм Ларошфуко, Франкл писал:

Как слабый огонь при сильном ветре гаснет, а сильный лишь разгорается, так и слабая вера в катастрофах слабеет, а сильная выходит из них закаленной.

Вера Франкла и многих других людей, разделивших его судьбу, несомненно, была достаточно сильной, чтобы «не дать умереть Богу после Освенцима».

И все же – что делать с вечным вопросом, который в той или иной форме возникает у нас, вопросом, над которым бился еще библейский Иов: как добрый Бог допускает в этом мире существование страдания и зла? Тот же Иов должен был в конце концов признать, что такой вопрос недопустим в силу своего антропоморфизма.