Виктор Бычков - Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Белый как раз и пытается в данном образе показать, возможно, для поэта и не очень удачно, это состояние как передающееся «от сердца к сердцу», минуя голову. В этом, собственно, и заключается высший смысл эстетической коммуникации, хотя Белый размышляет, естественно, не о ней. Тем не менее и проповедник Штейнер предстает здесь талантливым драматургом и большим актером, и субъект его восприятия открыт именно к такому (не головному, а эмоционально-эстетическому) восприятию. Сердце понимает знание о Христе, выраженное художественно. Важно, что о духовной инспирации посредством художественных средств говорит здесь воспринимающий субъект, сам являющийся художником, творцом не головного, но «сердечного» знания, т. е. сам большой и талантливый инспиратор.

Более пронзительно и точно, на мой взгляд, об инспирации, уже своей, творческой, написал другой кумир Белого – Фридрих Ницше, хорошо сознавая, что в его время вряд ли кто-либо обладает таким опытом инспирации, хотя он был доступен «поэтам сильных эпох».

«Понятие откровения в том смысле, что нечто внезапно с несказанной уверенностью и точностью становится видимым, слышимым и до самой глубины потрясает и опрокидывает человека, есть просто описание фактического состояния (инспирации. – В. В.). Слышишь без поисков; берешь, не спрашивая, кто здесь дает; как молния, вспыхивает мысль, с необходимостью, в форме, не допускающей колебаний, – у меня никогда не было выбора. Восторг, огромное напряжение которого разрешается порою в потоках слез, при котором шаги невольно становятся то бурными, то медленными; частичная невменяемость с предельно ясным сознанием бесчисленного множества тонких дрожаний до самых пальцев ног; глубина счастья, где самое болезненное и самое жестокое действует не как противоречие, но как нечто вытекающее из поставленных условий, как необходимая окраска внутри такого избытка света; инстинкт ритмических отношений, охватывающий далекие пространства форм – продолжительность, потребность в далеко напряженном ритме, есть почти мера для силы вдохновения, своего рода возмещение за его давление и напряжение… Все происходит в высшей степени непроизвольно, но как бы в потоке чувства свободы, безусловности, силы, божественности… Непроизвольность образа, символа есть самое замечательное; не имеешь больше понятия о том, что образ, что сравнение; все приходит как самое близкое, самое правильное, самое простое выражение. Действительно, кажется, вспоминая слова Заратустры, будто вещи сами приходят и предлагают себя в символы. ("Сюда приходят все вещи, ластясь к твоей речи и льстя тебе: ибо они хотят скакать верхом на твоей спине. Верхом на всех символах скачешь ты здесь ко всем истинам. Здесь раскрываются тебе слова и ларчики слов всякого бытия: здесь всякое бытие хочет стать словом, всякое становление хочет здесь научиться у тебя говорить".) Это мой опыт инспирации…».

Сегодня, более чем через сто лет после Ницше, мы можем с горечью констатировать, что таким опытом инспирации уже действительно никто не обладает. Нигде не видно результатов ее, нигде не видно ничего, равного «Заратустре» Ницше. Тем не менее эстетически обостренному чувству и ныне еще очень понятно, о чем говорит Ницше (а вслед за ним и Белый). На вершинах эстетического опыта мы встречаемся с чем-то подобным, приближающимся к описанному Ницше опыту инспирации. Именно особое вдохновение в эстетическом созерцании открывает врата к метафизическим глубинам эстетического опыта, будь то опыт созерцания произведения искусства, природного объекта или эстетического путешествия в их высших формах проявления. Вершится полет нашего духа от чувственно воспринимаемого объекта или процесса к духовным высотам, доставляющим неописуемое наслаждение от приобщения к ним, от переживания этого приобщения, от со-бытия́ с ними. Рудольф Штейнер называл подобное состояние души в процессе контакта ее с искусством «астральной имагинацией». Я же, далекий от глубин антропософского опыта, убежден, что переживаемый мною эстетический опыт, в том числе и в процессе эстетического путешествия, понимаемого во всех его смыслах, не менее важен и значим для человека, для его полной реализации в качестве человека, чем любой иной духовный опыт; эстетический опыт как приобщающий человека к полноте жизни, а внутри нее и к полноте бытия. Не случайно, без эстетического опыта не обходился практически ни один духовный опыт в истории человечества.