Алексей Ксендзюк: Тайна Карлоса Кастанеды. Анализ магического знания дона Хуана: теория и практика

Если вы хотите искать подлинную Реальность, вам прежде всего потребуется дерзость. Дерзость подвергать сомнению все мифы, когда-либо сотворенные человеком. Вам потребуется мужество, чтобы отказаться от всех и всяческих утешений, от всех упований и надежд, от диктатуры массового сознания с его нетерпимостью к духовному диссидентству и его назойливостью моральных стереотипов, от идей мессианства и всеобщего спасения. С одной стороны, вам придется выкинуть из головы всю «достоверную» чепуху материализма, непререкаемость «очевидных» фактов о веществе, пространстве и времени, а с другой — позабыть популярные нынче легенды о карме, колесе перевоплощений, о «планах» бытия с его витальными, ментальными, астральными и еще бог знает какими прослойками, про чакры и ту энергию, что их «раскрывает» с дивной последовательностью. Кроме того, вам придется махнуть рукой на все эти бесчисленные Братства (как посюсторонние, так и потусторонние), на «темных» и «светлых», а также на их мифическую войну, которая ведется с переменным успехом. Все это оставьте ревнивым блюстителям общечеловеческого тоналя — Абсолютное Добро, Абсолютное Зло, ангелов и бесов, сатанистов и экзорцистов. Позабудьте про Космический Разум и геенну огненную. Пусть фантомы блуждают в своем фантастическом мире — им радостно там быть, они восхищены высоким смыслом, размахом помыслов, масштабами борьбы…

Если же вас покоробило оттого, что в общий список отвергаемого попали полюбившиеся вам образы или идеи, если вы в смятении и уже испытываете неприязнь к оголившейся плоти Непостижимого, сущего вне человека, — просто примите эту книгу как набор домыслов и допущений. Куда проще (а главное, безопасней!) дрейфовать в потоке обыденных восприятий, верить в незыблемость удобных и разделяемых смыслов и вести душеспасительные беседы о добродетели, правильном воспитании и самосовершенствовании… В таком случае вы можете быть абсолютно спокойны — до самой смерти Реальность не тронет вас, поскольку ей нет до вас никакого дела, не вспугнет вашего самодовольства и не восхитит своими немыслимыми чудесами.

К чему донкихотствовать и скакать на краю бездны?

В конце концов, тайна Карлоса Кастанеды — это тайна "одинокой птицы", чудом совершившей побег из стаи. О ней легко забыть, куда легче, чем о миллионах маленьких, но крайне срочных и серьезных дел, об этой сосредоточенной возне с солидным названием "социальная жизнь человечества". Что же касается дона Хуана, то он вовсе слился со сверкающей голубизной прекрасных, но уж больно непонятных просторов. Он словно порыв ветра — шепнул о своем и улетел навсегда.

И это правда. Ведь он и есть свобода — ничем не замутненное скольжение непостижимого в Непостижимом. Забыть его очень просто.

Только в сердце — тихая, совсем неприметная печаль. Отчего?

Думаю, нет ничего удивительного в том, что Кастанеда сильно изменился после тех опытов, что над ним произвел дон Хуан. Писатель Р. Суханик, встречавшийся с ним несколько раз, постоянно отмечает кастанедовские трансформации:

"Кастанеда, когда я впервые встретил его два года назад (1974), заметно отличался от того, каким он является теперь, и происходящие с ним изменения отражают течение событий в его книгах. В тот вечер он показался мне этаким Кандидом, склонным к шизофрении. И действительно: своего рода шизофрения явилась ключом к его книгам, начиная с первой — с ее экспериментальным репортажем и попыткой абстрактного и объективного анализа, добавленного в конце. Его лицо, которое сильно смахивало на индейское, казалось расщепленным на две половинки, а его глаза словно бы смотрели в разные стороны. Он производил впечатление человека, который удерживал свою целостность с огромным усилием.

Он не был удивлен сходством между моим романом и своим репортажем, несмотря на то, что главным источником романа были мои сны. Он сказал, что имеется некий общий фонд такого знания, к которому разные люди могут «подключаться» по-своему, и что один из этих путей заключен в сновидениях. По-видимому, он имел в виду что-то вроде юнговского расового наследия.

… В следующий раз я увидел Кастанеду много месяцев спустя. Я был сильно впечатлен переменой в его манере поведения. Он был гораздо более собранным, более воодушевленным и бодрым, более сильным, и в нем ничего не осталось от Кандида. Отвечая на вопросы, он рассказывают о своих приятелях, учениках магии, как об общительных, практичных, земных людях, и я подумал: насколько это описание подходит самому Кастанеде!