15. Символичность есть одно из трех свойств материи. Первое существенное свойство ее, как указал Декарт, есть протяженность. Если отнять от материи протяженность, она станет невозможна. Второй существенный признак материи, указанный еще Беркли и разъясненный Кантом, состоит в том, что она есть чей-нибудь объект. Если отнять от материи это свойство, она станет немыслима. Она должна быть объектом хотя бы того, кто ее мыслит. Третий и последний существенный признак материи есть символичность: стоит отнять от нее символичность, и она будет не нужна. Способность созерцания материи потому-то и ценна для живых существ, что она дает им возможность получать надежное руководство поступками через созерцание движений.
Мы видим, что камень хочет упасть, что лев намеревается прыгнуть, что поток стремится в долину и так направляем свои тела, чтобы согласовать их с этими путями стихийных стремлений природы. Напр., мы видим, что лев намеревается прыгнуть, и так направляем свое тело, чтобы оно не стало на пути льва.
16. Оглянемся на пройденный нами путь мысли. Увидев бесплодность попыток рационального построения вселенной, мы обратились к наблюдению фактов. В рациональной физиологии даже понятия «я» не удалось построить. Но тем не менее, она не только ложна, ибо в отношении каждой монады, взятой в отдельности и независимо от других, все выводы рациональной физиологии верны. Такова вообще рациональная дедукция: она не может быть неверна, она только неполна, ибо действительность богаче ее. Неверной же она становится, если пытаются покрыть те области, которые по существу лежат за ее пределами. Итак, разубедившись в рациональной физиологии, мы стали всматриваться в понятие вселенной. Сначала мы разделили вселенную на две области: живое и неживое.
Неживое
Живое
Потом внутри живого пометили маленькое зерно «мы» — первоначально в том значении, которое дано нам в самом условии философствования, как «мы с тобой», –
Неживое
Живое
мы
потом оно стало шириться и охватило все живое. А с неживым поступили так: сначала выделили в нем ясную и определенную область сред, как бы окружив кольцом живое:
Неживое — среды Неживое — не-среды
Живое
мы
А потом вовсе вычеркнули область неограниченной возможности не-сред, заменив понятие неживое понятием «наши представления».
Неживое
Живое
мы
Наши представления
Но наши представления нам даны и перед нами раскрыты. Познавать их, значит познавать их смысл, то есть через них познавать являющееся в них живое. В самих представлениях, как таковых, раз уж они даны, познавать больше нечего. Каждый цвет, каждый звук экономны, они даны во всей распростертости своей природы и углубленно постигать их, — значит вслушиваться в их тайный смысл. Поэтому, собственно, задача познания вселенной свелась к тому, чтобы уразуметь значение слова «мы».
17. Смотри: мы не забываем изначального замысла философии, — всеведения, — и даже подвинулись в направлении к нему: все рассуждения до сих пор были весьма просты и их скорее назовут скучными за изложение общепонятных вещей, чем будут искать в них ошибки. А между тем, мы узнали, что тайна вселенной — в слове «мы», и уразумение этого слова есть ключ всеведения.
18. И очень удачно мы поделили вселенную на живое и неживое. Если начинать с деления ее на дух и материю, или на материю и энергию, нет ручательства, что все охвачено. Но, разделив на два противоречащих понятия, мы потом исследовали каждое из них и пришли к известному современному противопоставлению личности и вещи. Мы только подчеркнули в мире личности слово «мы», без которого замкнут был бы дальнейший путь исследования и мы вновь осуждены были бы на бесплодную рациональную диалектику — на этот раз над понятиями личности и вещи.
19. Эти рассуждения о символичности материи, этот наш метафизический символизм не нужно смешивать с символизмом поэтов. Я вовсе не хотел здесь сказать, что «все преходящее есть только символ», что «материальный мир есть символ неких иных вечных миров». Наши рассуждения до сих пор не давали права на такие выводы. Метафизический символизм значит много меньше: что каждое движение материи есть символ душевного движения какого-либо существа — не где-либо в вечности существующего, а здесь, с нами, и не каких-либо его высочайших стремлений, но и самых низменных. И даже более того, как раз высочайшие-то стремления и не имеют полных символов в этой материи. В то время, как низшие стремления, вроде желания уничтожить противника и т. п. являются в наиболее богатых символах — в разнообразных сильных движениях, глубочайшие размышления и иные высокие переживания внешне символизируются разного вода недвижностью. Иначе говоря, наши рассуждения пока дают нам право лишь на имманентный природе, а не на трансцендентный ей символизм. И потому, говоря о символичности материи, я имею в виду не трансцендентный символизм символистов, а имманентный символизм, основание которому положил Джордж Беркли. Этого мыслителя, по невниманию к его взглядам оклеветали, как чистого иллюзиониста; на самом же деле его учение есть монадологический символизм. Он первый употребил выражения «чувственная символика», но на это не обратили внимания. Разумеется, в выражении «имманентный символизм» следует иметь в виду не имманентность субъекту, но — миру субъектов. Значит, что в символах, мы познаем друг друга, а не что-либо вне нас находящееся.
Читать дальше