Мераб Мамардашвили - Символ и сознание

Теперь, поскольку первичный символ сознания в нашей символологии есть «вещь» (именно вещь, а не феномен), то можно представить себе такую ситуацию, когда использование этой вещи, само по себе вне каких-либо интерпретирующих условий, спонтанно вводит индивидуальный психический механизм в структуру сознания (в смысле четвертого постулата символологии). Вообще такое включение может происходить по-разному. Во-первых, психический механизм может быть включен путем непосредственного «попадания» в данную структуру сознания и равным образом он может быть включен «непопаданием» в другую структуру сознания. Во-вторых, он может включаться в жизнь сознания неопределимым или неизвестным нам образом. [Это нашло свое описание в ранней буддийской психологической метафизике ( абхидхамме ), где предусматривается особая разновидность состояний сознания ( дхамм ), принципиально неопределимых ( авьяката ) относительно любых возможных причин, следствий и эффектов.] И в-третьих, когда индивидуальный психический механизм включается в структуру сознания путем использования такой вещи, которая оказывается ( для нас «оказывается», а на самом деле она всегда «была») символом содержательных особенностей структуры сознания. Мы думаем, что когда происходит «историческое» использование первичных символов, то за ними не стоит не только никакого спекулятивного знания, но и никакой (даже самой элементарной) рефлексивной процедуры. Иначе говоря, за ними, по существу, не стоит «субъект использования». Эта «нулевая рефлексия» могла дать очень важный эффект: не происходит постоянного «замыкания» индивида на собственном психическом механизме. И хотя психика индивида «исторически» не была ориентирована на включенность в ту или иную структуру сознания, но поскольку тот или иной символ все равно использовался «как вещь» , то тем самым отдельные индивидуальные психические механизмы оказывались «в контакте» с теми или иными содержательностями сознания. Здесь, по-видимому, огромную роль играл случай. Но при этом могло происходить и обратное: существовало большое количество «используемых» вещей, о которых человек не знал , символы они или нет, и которые были задним числом «придуманы» как символы (может быть, в порядке «первобытной спекуляции»).

Ведь, по существу, то, что сейчас (в современной антропологии) называется «магией», есть ситуация, которая складывается в отношениях между первичными и вторичными 14 символическими структурами. И когда речь идет о культурах, то в них вторичные структуры существуют как способ приобщения к первичным структурам масс людей, которые по каким-то «культурным» или индивидуальным причинам не способны без вторичных структур приобщиться к первичным и, может быть, всегда останутся во вторичных. Так бывает в тех случаях, когда вторичная символика «выражает» как бы боковое ответвление какой-то линии сознания, и для того, чтобы перейти в какую-то другую структуру сознания, нужно не быть во вторичной символике той структуры, в которой ты уже и так есть, нужно или в ней не быть, или быть в первичной, чтобы потом уже «вывалиться» из нее в другую. Здесь уместно вспомнить рассказ одного нашего знакомого индийца. Он сказал, что в его деревне людей можно поделить на две категории: людей, которых кусают змеи, и людей, которых не кусают змеи. Тогда мы его спросили: а кого же не кусают змеи? Он ответил: людей, которые знают, что такое змея, — по-видимому, людей, которые знали религиозный символизм змеи. Тех, для кого змея — кусающееся, отвратительное, страшное существо, они кусали, а тех, кто знал что такое змея, они не кусали.

Нам думается, что в этом примере магия наличествует в чистом виде : здесь «знать» означает ( через посредство символа ) «быть» в структуре сознания , по отношению к которой «змея» есть символ женской творческой силы (и одновременно «знания» — см. третий постулат символологии). Но этот пример взят из контекста необычайно развитой магико-ритуалистической культуры индуизма, где на самом деле всякий знает о змеиной символике. [Другое дело — великий московский змеелов А. Рюмин. Он и знать не знает ни о каком змеином символизме. Но он любит змей. И они его не кусают. Как знать? — Может быть, относясь благостно к «этой вещи», он через нее, объективно оказывается сопричастным данной структуре сознания? [27]]