Эвальд Ильенков - К вопросу о природе мышления

Пока химик остается химиком, а логик — логиком, они и обязаны заниматься своим делом. Плохо, когда химик, оставаясь химиком, вдруг впадает в иллюзию, что выражение любого другого предмета через понятия химии и есть единственно-научное его истолкование. Нечто подобное происходит и с Гегелем. И не только с Гегелем. В наши дни это чаще случается с математиками. Поэтому в их адрес тоже можно направить упрек, аналогичный тому, который сделал Маркс по адресу Гегеля. Математика тоже часто интересует не «математика дела», а всего лишь «дело математики ». «Математика дела » интересует — и по праву — физика, химика, экономиста и т. д., т. е. теоретика, использующего готовый математический аппарат, а не занятого разработкой самого этого аппарата.

Совершенно аналогичная ситуация и в Логике. И важно объяснить гегелевские иллюзии относительно Логики как прямое следствие профессиональной ограниченности взгляда. Эта ограниченность не только допустима, но и необходима. «Дело логики» является таким же почетным делом, как и любое другое — как «дело химии» или «дело ядерной физики». Но при этом нужно, чтобы каждая из дисциплин эту ограниченность ясно осознавала и не принимала бы своих специальных понятий за выражение «сути» любого другого объекта во вселенной, «логику своего дела» — за «дело Логики». [21]

Но в отношении специально Логики эта иллюзия возникает легче, чем в отношении других наук или их понятий (за исключением, разве, математики, где она встречается не менее часто) — и именно по той причине, что в Логике систематизируются действительно универсальные понятия (категории). Выявляя «логику мышления», Логика, как наука, выявляет и в самом деле «логику любого другого дела» или занятия. Лишь бы она помнила, что, делая свое дело, она выявляет только Логику любого другого дела, а вовсе не конкретное его содержание. Гегель же именно в этом пункте переступает через границу, придавая Логике значение конкретного объяснения, значение непосредственно-объясняющей любой предмет системы понятий.

Чтобы перейти от «дела логики» к исследованию «логики дела», логик должен перестать быть только логиком и стать либо экономистом, либо физиком, либо политиком. В этом, и ни в чем ином, заключается смысл того упрека, который был сделан Гегелю молодым Марксом.

Размежевание Маркса с Гегелем происходило по линии размежевания с его фундаментальными иллюзиями относительно роли и места мышления в деле создания человеческой цивилизации. Гегель действительно полагал, что вся история человеческой культуры, науки и техники есть следствие (или внешнее, в пространстве и времени развернутое «воплощение») имманентно-присущей человеческому «духу» активности. Это, в общем и целом, лишь философски-схоластическое выражение другой иллюзии — иллюзии, будто все богатство человеческой цивилизации родилось «из головы», «в голове», в среде «интеллектуальной элиты», — а в [22] пространственно-временные формы своего бытия лишь «воплощалось» руками лиц физического труда. Это и есть точка зрения объективного идеализма , т. е. идеализма, который признает объективную реальность внешнего мира, но толкует ее как «опредмеченное» или «отчужденное» мышление, имея при этом в виду не мышление индивида, а мышление «рода».

В пределах этой в целом ложной концепции Гегелю удалось развернуть систему действительных логических определений мышления, развивающегося путем практического, чувственно-предметного «воплощения» своих результатов. И если Маркс упрекает Гегеля также и в том, что тот «не знает и не признает» чувственно-практической, предметной деятельности « как таковой », то и этот упрек нельзя понимать так, будто Гегель ее совсем не видит и не учитывает в своей Логике. Он признает и знает чувственно-предметную деятельность, но только как «следствие», как «внешнее воплощение» или «отчуждение» деятельности чисто-теоретической, «чисто-духовного труда», а не «как таковую».

Эта Логика заставляет Гегеля, например, в политике Робеспьера видеть лишь «практическое осуществление идей Руссо», и потому уводит его мысль от анализа тех материальных «причин», которые одинаково породили и Руссо, и Робеспьера. Тут-то и происходит то самое превращение «причины» в «следствие своего собственного следствия», ибо изменения в материальном базисе общества Гегель как раз и толкует как следствие сдвигов в сфере теоретических идей, — как следствие мышления гениев «Просвещения».